– Поехали со мной. Мы сначала в Бессарабию. Там сытно. А потом дальше, куда глаза глядят, – он понял, что Нюрка колеблется, и сыпал доводами.
– Твои тут скажут, что похоронили тебя. А мы новый документ выправим. А?
Документ – это, конечно, враки, какие у цыган документы. Но, может, и правда? Упорхнуть вольной птицей. В неведомую Бессарабию. С Юркой. Утонуть в его глазах-омутах, миловаться его родинкой? Разве ее что держит?
У Нюрки в голове помутилось было. Нашла в себе силы покачать отрицательно и пойти прочь. Вот бежать сил не было. Тянуло обратно.
– Ох, и счастливая же ты, Нюрка, – поднялась глупая баба с земли, где ей цыганка гадала, – мне б такого красавчика. Все б забыла в его объятиях.
А цыганка схватила Нюрку за руку:
– Ну-ка покажи. Первую свою любовь ты не обрадовала...
Нюрка вырвалась:
– Не надо, не хочу.
Цыгане покидали вещи в кибитки и тронулись. Нюрка не видела, она слышала, приложив ухо к окну. Камень стукнул в закрытую ставню. Нюрка выскочила на порог. Юрка! Яркий даже в сумерках. В белой кружевной рубашке. А исподняя рубаха, без рукавов, желтоватая.
– Хочешь, я останусь? Осяду! – простонал он. – На шахту пойду! Или по металлу, я кузнецом могу.
Смуглая кожа просвечивала на мускулистых руках сквозь белые кружева. А вот желтый цвет резанул по глазам. Нюркина судьба решалась, а она удивлялась, что не надел он белое исподнее. Ах, цыган-цыган, ему все равно. Только бы ярко.
– Нет. Ты не сможешь. Ты здесь зачахнешь, – вздохнула Нюрка.
– Эх, – махнул Юрка рукой, вскочил на коня и ускакал догонять своих.
– Теперь и не знаешь, что лучше, – неожиданно грустно сказал отец, глядя на Нюрку. – Такие времена.
Непонятно, о чем это он.
Нюрка к стволу сосновому приникла. Запах смолы. От Юрки похоже пахло. Смолой, костром. Тоскливо ей стало. Надо же, какая-то рубашка. Неужели это было то самое, что она всю жизнь ждала? Пропустила. Не исполнилось.
Прибывали новые люди, поселки вокруг шахт разрастались и сливались в один большой. Старожилы держались вместе и выражали недовольство, когда их дети дружбу водили и любовь крутили с чужими. «Он с Холодной Балки, там одна шпана живет!» Да разве запретишь молодежи: прошлой жизни она не знала, для нее эта стала привычная. За год еще две свадьбы случились в Волчьей Балке.
На Нюрку засматривались, но что-то всех отпугивало. Шутили: «Разве Нюрка пойдет за кого, цыганскому барону и то от ворот поворот дала. Она, не иначе, князя ждет». Это Юрку-цыгана людская молва превратила в барона.