Ницца оказалась меньше Парижа, и в ней сразу чувствовался беззаботный дух приморского города. Однако мадам Лефу мрачно намекнула, что «итальянские волнения» десятилетней давности всё еще дают себя знать — хоть и скрыто, но неослабно, и это неутешительное обстоятельство придает атмосфере города оттенок тревоги, пусть чужестранцы и не всегда способны его уловить.
— Подумать только! Кто-то пытается утверждать, что Ницца — это Италия. Ха! — мадам Лефу пренебрежительно махнула рукой и посмотрела на Алексию так, будто подозревала ее в готовности отстаивать это порочное мнение. Следовало бы разубедить подругу. Но с ходу в голову не пришло ничего лучше, чем: «Наверняка в этом городе даже макарон приличных не найдешь».
Мадам Лефу прибавила шагу. Обойдя кучу валяющегося прямо на дороге тряпья, она увлекла беглецов за собой в темный переулок.
— Надеюсь, орнитоптер в целости и сохранности простоит там, где мы его бросили, пока не понадобится кому-то из вас, — леди Маккон попыталась сменить тему. Она шла за изобретательницей, приподняв юбки, чтобы избежать соприкосновения с кучей хлама подолом. Никакого смысла в таких предосторожностях уже не было, но привычка брала свое.
— Вероятно. Порох израсходован, и почти никто, кроме меня и Гюстава, не умеет управлять этим аппаратом. Я напишу ему и укажу место приземления. Да, прошу прощения за неудачную посадку.
— Вы хотите сказать — за неудавшуюся аварию?
— По крайней мере, мы сели на мягкую землю.
— Да, в утиных прудах обычно мягко. Вы хоть понимаете, что орнитоптер связан с птицами только названием? Это не повод обращаться с ним как с птицей.
— По крайней мере, он не взорвался.
Алексия остановилась.
— А, так он еще и взорваться мог? — Мадам Лефу пожала плечами — типично французская реакция, вызывающая раздражение. — Что ж, я думаю, ваш орнитоптер заслужил право носить собственное имя.
— Вот как? — переспросила изобретательница со смиренным видом.
— Да. «Грязная утка».
— Лё канар буэ? Очень забавно.
Флут тихонько фыркнул. Алексия сердито покосилась на него. Он-то как ухитрился нисколько не испачкаться?
Мадам Лефу привела их к маленькой двери, которая, по всей видимости, когда-то была окрашена в синий, затем в желтый, а позже в зеленый цвет — эта история горделиво отображалась в пятнах облупившейся краски. Француженка постучала — сначала тихонько, потом все громче и громче и, наконец, принялась лупить бедную дверь изо всех сил.
В ответ на этот шум где-то внутри зашлась в нескончаемом припадке истеричного лая собака какой-то карликовой породы.
Флут кивком головы указал на дверную ручку. Алексия внимательно вгляделась в нее в мерцающем свете факелов (очевидно, до газовых фонарей прогресс в Ницце еще не дошел). Ручка была медная и довольно простая на вид, если не считать того, что на ней был выгравирован едва различимый, почти стертый сотнями рук знак — крошечный кругленький осьминожек.
После долгого стука и лая дверь осторожно приоткрылась, и в ней показался маленький юркий человечек в ночной рубашке в красную и белую полоску и таком же колпаке, с полусонным, полуиспуганным лицом. У его голых лодыжек возбужденно скакала какая-то метелка на четырех ножках. Алексию, после ее недавнего опыта общения с французами, очень удивило, что у мужчины не было усов. Вот у метелки они были. Может, в Ницце усы больше в обычае у собак?
Однако удивление леди Маккон испарилось, когда человечек заговорил не по-французски, а по-немецки.
Увидев после своей отрывистой фразы недоумевающее выражение на всех трех лицах, он пригляделся к одежде гостей, к их манере держаться и проговорил по-английски, хотя и с сильным акцентом:
— Та?
Метелка выскочила через приоткрытую дверь, бросилась на мадам Лефу и вцепилась ей в штанину. Алексия могла лишь недоумевать, чем сумели так оскорбить это животное превосходные шерстяные брюки изобретательницы.
— Месье Ланге-Вильсдорф? — мадам Лефу пыталась деликатно стряхнуть собачонку.
— А кто желает его видеть?
— Я Лефу. Мы переписывались несколько месяцев. Мистер Алгонкин Шримпдитл рекомендовал мне встретиться с вами.