— В чем обвиняется ведьма?
— В потраве скота у Микулы Окуня, вот у него, значит.
— Какого именно скота?
— Да всего, сколько было. Корова с теленком, и овцы околели все до единой.
Обвинение было не просто серьезным. Потеря, да еще в одночасье, всего скота — это страшная катастрофа; это означало неизбежное разорение, голод, долги, которых вовек не отдать; возможно, и распад самой семьи, потому что кому-то придется идти на заработки, в батраки, или в услужение… Если ведьма действительно сотворила такое, она десять раз заслужила смерть. Тем не менее великий жрец продолжал расспрашивать:
— А кони?
— Была одна кобыла, та чуть живая, скоро, наверное, тоже падет.
— Почему обвинили именно эту ведьму?
— Так кроме Путихи никто в округе ворожбой не занимается. Еще слышали, как она бранилась с Окунихой, и грозила на нее навести порчу. И еще в ночь перед бедой ее видели около Окуневой хаты.
— Она уличена бесспорно?
Большак помялся, но слукавить все же не посмел, или не пожелал.
— Нет, батюшка. Потому и повели испытать водой, как надлежит по дедовскому обычаю.
— Какие же были сомнения?
— Тут такое дело… Окунева хата как раз посреди веси, мимо нее много народу ходит. А Окуниха та такая сварливая баба, что с ней только немой не ругался.
— Так, — старец едва заметно улыбнулся. — Доверите ли мне рассудить вас?
Мужики заколебались, но ненадолго. Как ни малы были сомнения в вине ведьмы, они все же были, и, исходя из простого здравого смысла, лучше всего было доверить дело тому, кто явно разбирался в этом лучше любого из них.
— Доверяем, батюшка, — решился наконец большак.
— Добро. Даждьбожья ладья спустилась уже низко, и суд до заката совершить не успеем. Приходите завтра на рассвете. Теперь ступайте.