— Наверное, потому, что я делала его машинально, не думая о том, чтобы делать правильно, — удивилась самой себе Вика. — У меня именно тогда не ладится, когда я стараюсь, понимаешь? Я начинаю волноваться, и все получается наоборот. Значит, как Блэк?
— Понимаю, — медленно проговорил Санька, — а сегодня ты не волновалась?
— Еще как волновалась, — призналась она, — но не за ужин, а за Блэка. Думала, а вдруг ты не согласишься, чтобы он у нас жил?
— Выходит, считала меня бессердечным?
Санька был задет. Он никогда не говорил Вике, что хотел иметь большую собаку, но ведь можно было догадаться, что у него не хватит совести выгнать на улицу несчастного пса. Уж Вика-то могла знать своего мужа!
Но тут же он вспомнил про Лизавету. Наверное, Вика прежде так и считала, что знает его. Потому и о Лизавете не подозревала. Да что там Вика, он сам от себя такого не ожидал.
Стремительное воображение вдруг нарисовало картину его жизни с Лизаветой, в которой все правильно и оттого невыносимо скучно. И Лизавета… Она же авторитарная, слушает обычно только себя. А когда уверена, что права, давит на других, как асфальтовый каток… Да если уж на то пошло, Вика спасла его от самой крупной ошибки в жизни!
— А давай мы сегодня вечером с Блэком погуляем, — предложил он в момент просиявшей жене.
— Давай!
— Вот только поводка у него нет.
— Есть, — спохватилась Вика. — Я, честно говоря, даже не успела рассмотреть все из того, что привез отец. Но поводок я видела точно. И намордник.
— А чего вдруг ты решила позвонить отцу? — ревниво поинтересовался Санька. Надо же, первый, о ком она вспомнила, был не он — любимый муж, а отец, который по полгода не видел любимую доченьку!
— Я знаю, что он, еще когда дома жил, хотел большую собаку купить, но мама была против. А потом, в новой семье, ребенок родился, и опять ему это сделать не удалось. Он сказал, что Блэк — прекрасный пес!
— Еще бы! — нарочито хмыкнул Санька. — Разве моя жена могла подобрать на улице какую-нибудь захудалую дворнягу? Мы на мелочи не размениваемся.
Вика как раз домыла посуду, вытерла полотенцем руки и присела рядом с мужем, обняла его, прижалась и выдохнула куда-то в шею:
— Я очень люблю тебя, Санька!
— Я тоже тебя люблю, Тростинка, — пробормотал растроганный Санька.
Поздно вечером, устав от ласк мужа, на которые сегодня он оказался неистощимым, она сонно подумала, что, несмотря ни на что, день выдался удачным.
— Ах да, — вдруг вспомнила она, — папа просил, чтобы я завтра с утра к нему на работу приехала.
— Зачем? — поинтересовался Санька совсем несонным голосом.
Чего это он заснуть не может? Нет, надо забыть о том… о той, а то сейчас напридумывает себе такого, что и сама начнет бессонницей мучиться.
— Кажется, он хочет предложить мне какую-то работу.
— Вспомнил, — отчего-то раздраженно проговорил Викин муж. — Я раньше недоумевал, неужели ему все равно? У такого уважаемого в городе человека дочь работает на толчке, шмотками торгует!
— Санька!
— Что — Санька? Или тебе на твоей оптушке нравится? Еще бы, там же бродят такие лоси, как этот твой… Ефрейтор!
— Майор, — машинально поправила Вика.
Александр Петровский в армии не служил. У него в подростковом возрасте после перелома неправильно срослась нога, и теперь левая была чуть короче правой. Он слегка прихрамывал, но не очень заметно. Правда, это вовсе не значило, что Санька не разбирается в званиях. Наверное, думал, она обидится за Майора. Вот еще, можно подумать, он ей нужен!
Но раз муж об этом вспоминает, значит, его это до сих пор задевает. Только она все равно не станет считаться, кто из них виноват больше, кто меньше. Сказала, что все забудет, значит, забудет. А если он хочет, чтобы она непременно повинилась, то что ж, ей не трудно.