— Обоих вас поэтому ненавижу. Я позвоню тебе.
— Когда?
— Завтра. Стой. Нет, послезавтра.
***
Сойер встретил и видел огромное количество людей, вампиров и прочих сущностей. Он замечал, насколько по-разному на него реагируют те, с кем он встречался и некоторое время шёл рядом в жизни. Конечно же страх. Отвращение к смерти. Вожделение. Холодная чёрная страсть с вампирами. Короткая и хрупкая с людьми.
Хиппи объясняли для себя его существование тяжёлым трипом.
Хеппикор на рейвах подбрасывал ему кислотных и дружелюбных европейцев, которые с лёгкостью умирали, не приходя в сознание, под биты и под его желанием.
Мрачные готессы, прижимаясь к нему в душных мерцающих клубах, трепетно откликались на его бледность и яркие клыки.
Случайные прохожие, на кого он нападал в темноте, гибли, не успев задуматься о его природе. Либо же рассказывали в полиции путано и бессвязно о несуществующем, случись Сойеру оставлять тех в живых.
Но он видел, как с течением времени растёт в людях жажда боли, которой они глушили в себе неизбывное чувство вины. Боль была буфером между чувством вины за чёрствость, холодность и сердечную скупость и стремлением от той избавиться. Словно можно было оплатить таким образом трусость любить, не помня о предательствах. Трусость принимать в дар, не отказываясь и не боясь терять.
Трусость населяла в людях пустоту, которая хранила их от душевных волнений и сильных переживаний, гарантировала отсутствие потерь и душевной боли. А вот потом, достигая стабильного рационального уровня комфортности, правильного и серого, они попадали в лапы самообвинений за упускаемые и уже упущенные возможности. И принимались наказывать себя. Кто как был горазд. Тяжёлые заболевания, наркотики, мазохизм, индивидуальные проявления аскезы. А очень многие использовали встречу с ним как одну из форм телесного наказания.
Джон Сойер стал вампиром в конце девятнадцатого века.
Его не спрашивали и не предупредили. И, возможно, этого бы и вовсе не случилось, будь он более порядочным и сдержанным джентльменом. Но он не был.
Джон родился вторым из трёх сыновей лорда Малькольма Генри Сойера из Западного Манчестера.
Получил отличное образование, был остроумен, привлекателен, жизнерадостен и холост. Провёл несколько лет офицером на службе в индийской колонии. Пил, играл, заводил романы. Предпочитал с дамами замужними для простоты объяснения. Имел долгоиграющую постоянную связь со студенчества и вплоть до обращения с близким другом.
Жизнь Джона Сойера полнилась сопровождавшими его скандалами, сплетнями, легендами о военных подвигах и сердцами. Разбитыми сердцами влюблённых в него женщин и простреленными сердцами их мужей, имевших смелость или глупость требовать от Сойера дуэли. А, кроме того, сам он тоже был достаточно задирист и несносен. Но очень привлекателен. Дитя своей среды. Бравший, как должное, и никогда не застревающий в сомнениях о правильности выбора.
Понятия о чести в его понимании сводились к единичным упрощённым моментам: честь затрагивалась в том случае, коли бросали тень на его имя и на имя венценосной Британии. Также лорд Джон Сойер вспоминал о чести и честности, если дело касалось азартных игр и слов, которые нужно говорить, смотря в глаза. Поэтому дамы утверждали, что Джон дерзок. Мужчины считали, что лорд Сойер груб и заносчив.
А потом Джон встретил её. Крошечную гувернантку, обучавшую детей в семье его знакомых. Увлечение ею обещало ему развлечение на пару недель, но, несмотря на непродолжительность, не менее приятное и насыщенное.
Сойеру нравились англичанки: высокие, полноценные, с ясным прозрачным взором, по-женски кокетливые.
«Кто это?» — спросил Джон у хозяйки усадьбы.
«Это мисс Виктория Аддамс. Во всех отношениях порядочная и безупречная молодая женщина», — расслабленно объяснила леди Сэлинджер из-под веера.
Джон имел намерение волочиться за молодым племянником леди Сэлинджер, почему и гостил в «Плетях ивы», поместье в Западном Манчестере в Бери, неподалёку от его собственного. Но теперь он оставил эту мысль как не стоящую внимания.
Мисс Аддамс кардинально отличалась от привлекавшего его типа. Во всех отношениях безупречная молодая женщина не сказала ему ни слова, кроме необходимых приветственных, и проскользнула взглядом, словно сквозь. Словно это он был гувернанткой, а она лордом, полным достоинств и доблестей.
«Мисс Викки — подарок небес. Дети послушны ей и делают успехи в учёбе. И, похоже, любят её», — продолжала леди Сэлинджер.
Джон вежливо улыбнулся на слова хозяйки, с удивлением отметив, что та готова много и охотно распространяться о превосходных качествах гувернантки. Затем он поддержал хозяйку беседой в стремлении той составить меню к ужину.
Мисс Аддамс тем временем увела детей к пруду, достаточно далеко, так что слышно их было только тогда, когда сыновья-погодки Сэлинджер смеялись. Мисс Аддамс сидела на живописной коряге, приспособленной плотником под скамью.
Лиззи устроилась рядом с книгой.