Мирабель осторожно взяла кольцо из его рук, вертя то так, то я так, и, наконец, разглядела гравировку на внутренней части ободка из драгоценного металла:
– Juntos… para siempre.
– Да, – казалось, глаза Бруно наполнились внутренним светом, отличным от того, что бывал при гаданиях, – «Вместе навсегда».
– Ох же…– не зная, что делать, Мирабель перехватила себя за запястье, – Дорогой, прости! Я никогда не дослушивала тебя, когда ты заводил этот разговор, думала, что ты… Это, которое с платьями и с колоколами, а не… Mi za, прости!
– Да всё в поряд… – начал было предсказать, но тут Мирабель протянула руку:
– Вот.
– Что? – не понял Бруно.
– Обменяемся. Их вроде положено надевать друг другу.
– Ты серьёзно?
Она кивнула.
Увитые венами руки дрожали, когда надевали кольцо:
– А теперь твоё. Оно в кармашке. Я не вытащу.
– Не вопрос, поняла, – взяв второе кольцо, Мирабель завершила ритуал. Из оливковых глаз выкатились две слезинки:
– Спасибо. Спасибо, что ты есть, и что ты со мной.
– И тебе… Мы кое-что забыли.
– Разве?
– Да, – она улыбнулась, чуть склонив голову набок, – В этом пережитке эпох, который мы сделали адекватным ритуалом, должен был быть поцелуй.
– Уверена? – чуть успокоившись, подыграл ей Бруно.
– Да, прям точно.
– Иди сюда, – предсказатель раскрыл объятья, и Мирабель ринулась к нему, накрывая губы мужа своими.
– Все в комнате, а эти двое… – с ворчанием вышла в коридор Алма, и, застав картину маслом, осеклась, – Вы бы хоть немного постеснялись.
Вместо ответа Мирабель, не отрываясь, подняла руку с кольцом, показывая главе семейства.
– А, вон оно что, – абуэла покачала головой, переведя взгляд в сторону, – Что за сумасшедшая ночь. Раз так… Поздравляю.
– Спасибо, – насилу оторвавшись от жены, поблагодарил мать Бруно, –Это восхитительная ночь!
***
Праздник разгулялся во всю мощь, и все, кто мог, танцевали в комнате Руфы, озарённые светом сфер.
– Думаю, общине теперь можно не жечь свечи, – заметил Вижай, взвешивая один из шаров в руке, – Это же самая настоящая лампа.
– Может, и лампа, но лично я собираюсь попробовать раскочегарить этим печь, –забрав сферу у индуса, примерился Лучиано, – Это ж сколько дров можно будет сэкономить! Возможно, я даже смогу выплавлять дамасскую сталь!
– Хорошо, что всё обошлось, да? – напротив отца возник Паоло.
– Слушай, – покосился на него старший Мартинез, – Давай без этого осуждающего взгляда, а? Я учил Руфиту так же, как мой отец – меня.
– Ты же понимаешь, что дети в её возрасте воспринимают всё буквально?
– В её возрасте ты просто сидел и ныл, что бы я ни говорил, так что нет, не знаю.
– Ладно, – закатил глаза музыкант, – Это бесполезная затея.
– Паоло.
– Что? – муж Луизы посмотрел на него из-за плеча, уже развернувшись, чтобы отойти подальше.
– Ты не думал, что Руфита… – Лучиано сосредоточенно подбирал слова, – Есть немного силы матери? Да, конечно, это я посоветовал хватать и держать, но выдернуть ручку не говорил.
– В детстве Луиза как раз как-то раз выдернула подлокотник моего кресла, – вспомнил подошедший к ним Бруно, – Ещё до получения дара.
– Madre de Dios, – Паоло размашистым жестом потёр лицо, – А ведь вполне может… Но тебя это не оправдывает!
– А я и не надеялся, – словно бы равнодушно вздёрнул подбородок старший Мартинез, и, дождавшись, пока сын уйдёт, вздохнул, – Сыновья.
– Как сказала бы Ирен, ты очень на него быкуешь, – Бруно так и стоял рядом, уничтожая найденную среди угощений эмпанаду.
– Какая жалость, что у тебя не сын, я бы посмотрел на Бруно Мадригаля, пытающегося сладить с подростком… Впрочем, Мирабель ещё молода и способна на такой подвиг. А вот насчёт тебя я не уверен.
– Давай ты не будешь брать меня на понт в этом вопросе.
– Настолько хорош?
– Лучиано, отстань. Нам уже не шестнадцать.