Только признавай-не признавай, а стихи не вырисовывались. Никакие.
Интересно, как наши будут выходить из положения? Юлька-коммерсант в раздевалке подмигнул и шепотом сказал, что у него дома много стихов забытых или не особо известных поэтов, так что за небольшую мзду он, так уж и быть, мы же все знаем его доброту… а кровавая Мэри ничего не заподозрит. Я отказался сразу. Пани Мария знает по литературе абсолютно все. Она, похоже, родилась с хрестоматией в зубах. А ещё в очках и с указкой. Ну и даже если она не вспомнит этих поэтов, я собираю деньги на кольт. Даже не покупаю мороженое вместе со всеми. Да и что в нем, в этом мороженом, сахар один… и ягоды, и ваниль, и шоколад… ладно, будет у меня «Паттерсон», тогда оторвусь!
Я пытался сочинить стих ещё с вечера, но дело не пошло, и пришлось отложить его на утро. Только утром точно так же ничего не придумывалось. Я уже десять минут сидел, глядя на пустой лист бумаги, и в голове у меня было так же пусто. Взяться за эссе? Конечно, ещё рано, около девяти утра, но два или три часа потерять на эту ерунду? Обидно! А тройку получать нельзя, отец из-за этого скандала в министерстве злющий, может и карманных лишить, и тогда как же кольт выкуплю?
Я решил пройтись по дому и на первом этаже увидел окно с задернутой занавеской, из-под которой торчали ноги. Там сидела Гедвика.
— Ты чего прячешься?
— Я не прячусь, — у неё появилось на секунду испуганное выражение, но пропало. Она увидела, что это всего лишь я. — Я уроки делаю.
— А-а. А почему тут?
— Потому что лампочка перегорела.
— Какая лампочка?
— В моем чулане.
— В каком чулане?!
После ее объяснений я забыл и про стихи, и про кровавую Мэри, и даже про кольт. Я до сих пор не знал, какое место ей отвели в доме, как-никак, целых три этажа, думал, она живёт в одной из гостевых комнат. А ей выделили маленькую кладовую на первом этаже, даже без окон. Вот почему я почти не видел ее в доме, она безвылазно сидела в этой каморке. Да лучше бы ее с кухаркой поселили, что ли!
— Там свет есть. А вчера он перегорел. Вечером, — она это так спокойно объясняла, что я возмутился. Ну нельзя же быть такой овцой! Меня бы кто в комнатушку без окон загнал, я бы ух!
— А что ж не вкрутили? Запасная лампочка есть, я поставлю.
— Валери сказала, что сначала надо спросить у хозяина, а она не смеет его тревожить, у него был трудный день.
— Что за чушь! Сиди тут!
Я пошел прямо к садовнику и попросил лампочку у него. У него есть запас, это я точно знаю. Вернулся назад, продемонстрировал добычу Гедвике, залез на табуретку и вкрутил лампочку в патрон.
— Все просто, как дважды два!
— Спасибо. Я теперь задачу там дорешаю, — она слегка вздохнула. — Только она у меня не получается.
— Не выдумывай! Знаешь, что? Пошли в мою комнату, у меня стол большой, сядем и решим твою задачу!
— А можно? А папа твой сердиться не будет?
— А он не узнает! — к этому вопросу я был готов. — Никто не узнает, он в министерстве до вечера, а мама поехала освежить гардероб.
— Как освежить?
— Ой, да по магазинам. Скоро же Рождество. Раньше вечера никто не вернётся, отец не узнает и бубнить не будет. Пошли.
Она засеменила по коридору со своими тетрадками под мышкой, такая худенькая и вроде как ростом стала ниже меня — может, это я ее обогнал за три месяца? Волосы у нее уже немного отросли и топорщились в разные стороны, но это выглядело не смешно, а очень симпатично. Она была похожа на одуванчик. И чего я ее овцой обозвал?
— И правда, какой большой стол!
Она примостилась сбоку, разложила свои тетрадки с книжками так, чтобы они занимали как можно меньше места и начала грызть ручку.
— Не грызи, балда! Как будто от этого быстрее решится задача.
— А что мне делать, — она опять виновато вздохнула. — Я так и так не знаю, как решать.
— Покажи.
Задача была простая, по геометрии. Правда, за восьмой класс, но у меня такой учебник лежал давно и я его прорешал даже без наставника.
— Это же на равенство треугольников, вот гляди сюда, эта сторона равна этой, потому что…
Она слушала внимательно, только глазами часто хлопала:
— Откуда ты это знаешь, Марек, ты же только в шестом классе!
— Да она же простая!
— Вы в гимназии уже проходите это, да?
— Нет, не проходим, я сам решал, это же просто.
Она подняла брови:
— Неужели?
Наверное, она решила, что я хвастаюсь.