По дорожкам бродили пациенты. То есть, с виду это были нормальные люди, на нас они не набросились, передвигались на ногах, а не на руках, ничего про себя не бормотали, волосы на голове не рвали. Значит, они уже выздоравливали. Только из-за набежавших облаков казалось, что здесь мрачно. У калитки сидел сторож, он на нас слегка покосился, но ничего не сказал. Видно, приемный час ещё не кончился.
Мы чинно прошлись по дорожке, пристроившись в хвост пациенту — с виду совершенно нормальному человеку, который гулял, заложив руки за спину. Я хотел уже расспросить его, где тут что устроено, но Гедвика испугалась.
— А откуда ему знать, Марек? Он всё-таки больной.
— Но его же не заперли. Ладно, может, вернёмся и у сторожа спросим?
— А вдруг он нас выгонит? Скажет, подите прочь?
— Эх ты, трусиха. Ну давай вон в то здание зайдём и спросим? У папы твоего какая болезнь?
— Нервы не в порядке, я же говорила, — голос у нее стал строгий, а в глазах исчезла тревога.
— Тогда нам надо отделение неврозов, пойдем, спросим.
Я зашагал к ближайшему зданию, она за мной. Сначала она шла рядом, но когда вход оказался совсем близко, занервничала.
— Погоди… Дай, я соберусь. Мне страшно. Здесь как-то мрачно и печально.
— Да брось. Обычная больница.
— Нет. Чувствуется, что не обычная. Вдруг они скажут что-то плохое.
— Да что плохое они могут сказать? Ну, выгонят.
— Не знаю, — сказала она беспомощно. — Просто мне так кажется.
— Ладно, держи змея, чтобы меня с ним не загребли, как психа, — я хотел ее развеселить, но она посмотрела ещё более испуганно. — Фамилия у твоего папы как? Как у тебя, да? Ну и не бойся, жди меня здесь, на скамеечке. Я быстро спрошу и выйду к тебе. У нас времени не так много.
Был уже почти час, в больницах обычно это обеденное время, во всяком случае, такой порядок в госпитале, где лежал дед. Стоило поторопиться, а то нас в самом деле не пустят и предложат ждать вечерней прогулки.
Снаружи дом был облицован красным кирпичом и, вообще, красив — с башней, с длинными фасадами, он напоминал скорее церковь, чем лечебницу для психов. Не для психов, для невротиков, напомнил я себе. Не надо обижать Гедвику.
Я ожидал, что толстая тяжёлая дверь заскрипит, но она раскрылась беззвучно и мягко. Сначала я попал в вестибюль, красивый, со стенами, выложенными мозаикой, но слишком пёстрый. А вот коридор был светлый, не мрачный и не печальный, разве совсем немного, зачем Гедвика паниковала…
Я чуть окошко дежурного не пропустил, а оно было на входе, из него выглядывал аккуратный старичок, подстриженный и с белым воротничком. Он-то хотя бы нормальный?
— Тебе, мальчик, чего? — заговорил старичок, пока я вспоминал фамилию Гедвики, она у меня, как назло, из головы вылетела. — Для посещений осталось десять минут.
— Мне… — я замялся, но тут же вспомнил. — Покорный. С такой фамилией пациент у вас есть?
— Нет, не лежит у нас Покорный, я всех знаю, ты ему кто? — старичок все же втянулся в свое окошечко и нагнулся так, что видна была только розовая макушка посредине седины. Видимо, смотрел журнал пациентов.
— Лежит, точно лежит, с августа он у вас, это папа…
Старичок вдруг подхватился и пошел куда-то вглубь своей каморки, я только его спину видел через стекло, а потом услышал голос:
— Послушай, Покорный это тот, кто сразу после прибытия… да?
У кого он спрашивал, я разглядеть не мог, слишком маленькое было окошечко, да и обзор старичок загораживал, даром, что щуплый.
— А что, его кто-то спрашивает? — донёсся до меня негромкий, но пронзительный женский голос. И это она ещё далеко была, а если бы рядом, так и оглохнуть можно.
— Вроде как сын.