Она покраснела, как рак, и я поспешно заверил:
— Что вы! Я никому не скажу!
— Спасибо, я в вас и не сомневалась. Больно день хлопотливый, и малышка с утра ждёт подарков. Все их ждут.
Я вышел и решил поискать Гедвику. С этой всей суматохой я даже не спросил, что ей подарить, а ведь дядя Богдан прав — подарок должен быть такой, чтобы она могла им пользоваться. И надо ей сказать, что дед поправился, и Закопан, считай, решенное дело, а завтра мы пойдем к братьям Каминским на весь день, у них здорово и весело!
Внизу суетились горничные. Я хотел мимо них прошмыгнуть незаметно, но не тут-то было. То одна, то другая выбегала из кухни с важным видом. Пришлось временно вернуться в вестибюль. Тут меня увидел отец.
— А, Марек, вот ты где! — будто я прятался. — Пойдем со мной, кое-что подготовим.
И мы пошли мимо кухни (я заглянул внутрь, надеясь увидеть Гедвику, но там был такой шум и тарарам, конечно, Марта не рискнёт ее угощать), в самое дальнее крыло, поднялись по боковой лестнице, где я никогда не ходил, и очутились перед маленькой дверцей.
— Вот! — торжественно сказал отец и достал ключ.
Я не сразу понял, где мы очутились, а потом сообразил — зал, святая святых. Сразу в полумраке трудно было что-то разглядеть — окна завешены темным бархатом, по стенам висели таинственно поблескивающие звёзды и мишура, а посередине стояла удивительная пирамида — елка. Так пышно она была украшена, что и ветвей из-под игрушек не видать.
— Папа, а наша ёлка снаружи?
— Снаружи это снаружи, а внутри это внутри. Пусть будет в виде исключения. А что такое?
— Нет, это здорово, только мне жаль, что ее срубили.
Сегодня решительно был день чудес. Я только пожалел, что так сказал, вдруг отец обидится и надуется, а он кивнул мне:
— Мне тоже жаль, но ведь ее уже срубили. А знаешь, что? Мы можем отрезать у нее ветку, поставить в воду, а когда она даст корни, высадить. Наша ёлка во дворе выросла именно так.
— Папа!
— Не кричи так! Осталось развесить фонарики. Бери стремянку, вот она, под ветками. А я их тебе подавать буду.
Ух ты! И не говорите, что украшения и фонарики — это для маленьких детей! Я быстро забрался на раскладную лесенку и очутился не под потолком, но вровень с верхними ветвями. Звезда на макушке была рядом. А когда-то и я, как маленькая Каська, верил в Гвяздора…
— Держи!
Мы быстро развесили гирлянды на ёлке и от ёлки — к стенам. Теперь у нас был самый рождественский зал на свете: в центре стояла наряженная лесная красавица, а другая ёлка, куда более скромно украшенная, заглядывала в окно.
— Когда-то я тоже так развешивал фонарики со своим отцом, — у него и голос сегодня был приятный, без лающих или визгливых ноток. — И мне казалось, что это лучшее занятие в мире. А тебе оно как?
Я, в принципе, мог назвать ещё с десяток увлекательных дел, но сразу сказал:
— Да, пап. Это лучшее занятие в мире.
Мы пощелкали выключателем, чтобы полюбоваться, что у нас получилось, поглядели, как комната переливается и мерцает, а потом снова выключили свет, чтобы снаружи никто не подсматривал. Ну и худо бы пришлось тому, кто снаружи — по стеклу лупил мокрый снег.
— А подарки?
— Подарки в срок, — отец подмигнул. — А раскладывать их будет мама, как всегда, кроме… Ну, потом увидишь. Моя покойная мать, твоя бабушка, всегда говорила, что о подарках хлопочет хозяйка дома.
Мы вполне мирно закрыли дверь, прошли по коридору и начали спускаться вниз, и все это время я думал о подарках, потому что они важная часть праздника, как ни крути… Нет, не самая важная, главное ёлка, украшения, ожидание первой звезды, и у всех хорошее настроение, даже у папы.
Маму мы встретили на лестнице. Она несла кучу свертков (подарки? Они, родимые!), за ней шествовала Валери тоже со свертками, потом ещё одна горничная, а последней шла Гедвика, они нагрузили и ее.
— Марек, ты где был? — возмутилась мама. — Ты не обедал.