Нагая и открытая, она, однако ж, оставалась опасной и грозной охотницей, способной лишить жизни даже сильного воина. И Цу’тэй знал об этом очень хорошо. Потому, наверное, и не спешил бросаться на цахик, подобно голодному зверю, позволяя ей контролировать ситуацию.
Мо’ат же, осознав, что вождь даровал ей свободу действий, испытала оттенки странного удовольствия — необъяснимого и доселе неизвестного. На мгновение приподняв уголок губ в подобии улыбки, женщина, словно сорвавшись с цепи, в два шага преодолела разделявшее их расстояние, жадно впившись в пухлые губы Цу’тэя.
Неожиданность и резкость действия, похоже, сбили с толку молодого оло’эйктана, вынудив его поражённо застыть на месте, непроизвольно обхватив ладонями плечи Мо’ат, словно в попытке отстранить её от себя. Однако же настойчивость и жадность, с которыми цахик впивалась в губы Цу’тэя, не оставляли ему ни единого шанса воспротивиться ей или же отворотиться. Впрочем, столь глупая и абсурдная мысль даже не проскользнула в его голове.
Сильнее сжав ладони на её плечах, Цу’тэй ответил на поцелуй. Несколько неумело, грубо и жадно он впивался в женские губы, царапая их острыми клыками. Она же, чувствуя нетерпение и настойчивость вождя, испытывала нечто, отдалённо напоминающее удовольствие и потаённое самодовольство, которое, как думала сама Мо’ат, не было свойственно ей.
Как выяснилось, она ошибалась. И теперь, самозабвенно и жадно отвечая на ставший резким и грубым поцелуй, Мо’ат понимала, что перспектива отдаться вождю её не пугает и не отталкивает. Даже наоборот, кажется ей заманчивой и соблазнительной… Абсолютная же противоречивость происходящего странным образом влияла на воспалённые близостью разумы двух любовников, заставляя их идти на поводу у низменных желаний.
Казалось, что хищническая натура, заложенная в них самой природой, наконец проснулась и теперь требовала выхода. И На’ви, не имея возможности противостоять внезапно распалившемуся в их душах желанию, покорно сдались в его власть.
Не отрываясь от губ Цу’тэя, Мо’ат опустила руки к его бёдрам, нетерпеливыми и рваными движениями избавляясь от повязки, чуть ли не срывая её. Плотная ткань в следующую же секунду бесшумно и быстро сползла по ногам оло’эйктана, пав на землю.
Нетерпеливо и несколько резко оттолкнув от себя Цу’тэя, Мо’ат скользнула жадным и оценивающим взглядом по его обнажённой фигуре. Сильное, жилистое и поджарое тело приковывало к себе внимание, радовало глаз. Осознание же того, что стоящий пред тобой воин теперь принадлежит тебе, тешило потаённое самолюбие, приятно грело душу.
Красноречиво приподняв бровь, Мо’ат провела ладонью по груди оло’эйктана, обведя кончиками пальцев тёмно-синие ареолы, сорвав подобной лаской — простой и поверхностной — сдержанный вздох с его губ. Исподлобья посмотрев на Цу’тэя, цахик, мгновения помедлив, продолжила водить рукой по мужскому телу, касаясь напряжённых и тугих мышц, надавливая на чувствительные точки и нежно лаская.
Мо’ат ни на секунду не отводила тяжёлого и пронизывающего взгляда от лица воина, наблюдая за тем, как он неосознанно прикрывает глаза, не в силах противиться столь нежным и чувственным ласкам. Когда же ладонь цахик настойчиво скользнула по линии косых мышц, коснувшись возбуждённой плоти, Цу’тэй и вовсе задержал дыхание, отворотив оторопелый взгляд в сторону.
Будучи гордым, сильным и бесстрашным воином, Цу’тэй привык держать ситуацию под контролем, следя за собственными эмоциями и действиями. Его хладнокровие, суровость, грубость и обманчивое спокойствие вселяли в сердца собратьев уважение и даже тень страха. Изменчивая же и столь непостоянная натура оло’эйктана вынуждала вести себя осторожно и бдительно.
Однако в этот момент непоколебимая и прочная броня воина пала, обнажив перед чутким и пронзительным взором цахик совершенно иную сущность. Мо’ат понимала, что молодой оло’эйктан не желает выглядеть ни перед ней, ни перед кем-либо ещё сбитым с толку, слабым, смятённым. Однако именно таким он и был в этот момент.
И Мо’ат приносило странное удовольствие наблюдение за тем, как с каждой секундой всё больше колеблется и рушится выстроенная в сознании Цу’тэя стена, как всё труднее ему становится игнорировать прикосновения к своему телу. Откровенные, горячие и настойчивые прикосновения, что будоражат кровь, сводят с ума.