Привыкшая к насилию и жестокости со стороны немцев, Дрейфус не могла даже предположить, что руки, истязающие пленных, увечащие беззащитных женщин и детей, приносящие столько боли и мучений, могут касаться так нежно, так аккуратно — почти чувственно… Никогда бы девушка не подумала, что губы, из которых вырываются грубые ругательства, грязные оскорбления, нацистские лозунги и бесчеловечные приказы, могут приносить такое наслаждение, вынуждая теряться в ощущениях и отвечать на поцелуй.
Хельштром целовал уверенно и страстно, чуть прикусывая и оттягивая нижнюю губу девушки, чтобы в следующую секунду скользнуть по ней языком. Ладони его хаотично блуждали по телу Шошанны, не грубо, но медленно и аккуратно касаясь кожи через ткань одежды. Словно Хельштром действительно стремился принести ей наслаждение, а не боль. Словно это не он несколько дней назад насиловал её на этом самом диване…
Нехотя разорвав поцелуй, Хельштром заскользил чуть приоткрытыми губами по шее Шошанны, её выделяющимся ключицам, ложбинке между грудей, едва касаясь бледной кожи кончиком языка. Пальцы мужчины следовали за прикосновениями его губ, очерчивая контур челюсти, линию плеч, миниатюрную грудь, напряжённые вершины которой виднелись даже сквозь ткань рубашки.
Хельштром действовал на удивление аккуратно и нежно, уделяя особое внимание наиболее чувствительным участкам тела, вынуждая Шошанну горячо и часто дышать ему на ухо, вплетая пальцы в его тёмные волосы, сжимая их не грубо и резко, как раньше, но сдержанно, почти безболезненно.
Неверные и чуть подрагивающие пальцы штурмбаннфюрера никак не могли справиться с пуговицами на рубашке девушки, и Хельштром, раздражённый собственной беспомощностью, щедро сыпал ругательствами, проклиная всё, на чëм свет стоит. Шошанна, наблюдая за столь необычной и интересной картиной, не могла сдержать насмешливой улыбки. Видеть, как всегда собранный и безупречный в исполнении своих обязанностей штурмбаннфюрер Дитер Хельштром не может справиться с несколькими пуговицами, потому что перебрал с алкоголем, было забавно, даже очень.
Наконец, кое-как справившись с последними двумя пуговицами, Хельштром распахнул рубашку, с удивлением, но при этом не без удовольствия обнаружив, что маленькая грудь девушки не была сокрыта бюстгальтером.
Бросив на Шошанну исподлобья многозначительный взгляд, немец припал губами к бледному холмику и, обведя горячим языком ареолу, вобрал в рот напряжённый бутон, принявшись медленно и чувственно посасывать его, ни на секунду не отводя взгляда от лица девушки.
Шошанна же, ощутив настойчивое и откровенное прикосновение к своей груди, невольно прикусила губу, откинувшись головой на спинку дивана. Ей было хорошо, действительно хорошо. И впервые за дни их знакомства (если это вообще можно было назвать подобным образом) Шошанна могла сказать, что хочет этого немца…
Дрейфус не знала, что именно повлияло на неё подобным образом, но ей хотелось думать, что всему виной был выпитый алкоголь, а вовсе не её изменившееся отношение к Хельштрому.
Штурмбаннфюрер же тем временем, опустившись на колени между разведённых ног Шошанны, медленно снял с неё штаны вместе с бельём, оставив её в одной лишь распахнутой рубашке. Девушка тут же вздрогнула, почувствовав, как кожу покрыли мурашки, однако закрыться или свести ноги вместе даже не попыталась. Вместо этого она продолжала смотреть на стоящего на коленях Хельштрома сквозь полуприкрытые веки, вздыхая каждый раз, когда он чуть сжимал зубами напряжённую вершину, медленно скользя по ней языком.
Когда же Дитер оторвался от груди девушки и, проложив поцелуями дорожку к её животу и ниже, к разведённым бёдрам, легко коснулся языком горячего лона, Шошанна дёрнулась на диване, болезненно — до крови — прикусив губу. Заметив столь красноречивую реакцию на его прикосновение, штурмбаннфюрер довольно и лукаво ухмыльнулся и, пробежав жадным взглядом по лицу девушки, примкнул губами к её лону, легко скользнув языком внутрь.