— Какая, к чёрту, разница? — спустя несколько секунд произнёс Хельштром, бросив на Шошанну нечитаемый взгляд.
Дрейфус не нашла, что ответить.
Действительно, какая разница? Разве это что-то изменит? Разве ответ штурмбаннфюрера хоть как-нибудь изменит её отношение к нему? Разве он умалит питаемую к Хельштрому ненависть? Нет…
Неслышно вздохнув и бросив брезгливый взгляд на бокал, Шошанна сделала большой глоток, чуть не поперхнувшись. Горло в ту же секунду окутало приятное тепло, а на языке остался насыщенный сладковатый вкус. Невольно облизнув тонкие губы, Шошанна опустила взгляд на зажатый в ладони бокал, стараясь не замечать цепкого и тяжёлого взгляда штурмбаннфюрера, прикованного к ней.
Хельштром ничего не говорил, не домогался, даже не предпринимал попыток прикоснуться к ней — он просто смотрел на неё. Но смотрел так, что Шошанна готова была сама прижать его к стене, только бы он отвёл взгляд. А ещё Хельштром молчал… И это тягучее и напряжённое молчание было сродни пытке. Потому что Шошанна не знала, чего стоит ожидать от штурмбаннфюрера.
Может быть, он прямо сейчас думает, как пустит пулю ей в лоб. А молчит только для того, чтобы пощекотать подольше нервишки, пробудить дремлющий в груди страх.
— Будем просто сидеть и пить? — непонимающе приподняв бровь, спросила Шошанна, нарушив возникшее между ними молчание.
— А вы так хотите сразу перейти к основной части? — растянув губы в лукавой ухмылке, вопросом на вопрос ответил Хельштром, смерив Шошанну хищным взглядом.
— Не сказала бы… — нахмурившись, произнесла Шошанна, однако мысленно ответила утвердительно на вопрос майора.
Да, она бы предпочла сразу перейти к «основной части», если это избавит её от необходимости сидеть рядом с Хельштромом и вести с ним задушевные беседы, попивая дорогое виски.
— А я думал, что тебе будет интересно узнать что-нибудь обо мне, — неожиданно произнёс Дитер, и Шошанна чуть не подавилась виски от его слов.
Чего Дрейфус точно не ожидала, так это того, что Хельштром решит обнажить перед ней душу, посвятив её в историю своей жизни. Она была готова к чему угодно, но только не к этому…
— Что, например? — вперив в лицо Хельштрома изучающий взгляд, спросила Шошанна, сделав новый глоток.
— Ну, не знаю… О моём детстве, о первой любви, о том, как я решился пойти в СС, — совершая ладонью в воздухе какие-то странные пируэты, насмешливо произнёс Хельштром. — Я бы рассказал что-нибудь о себе, ты — о себе. Насколько мне известно, именно так люди лучше узнают друг друга — через беседу.
Шошанна смотрела на немца недоверчиво и вместе с тем непонимающе. Хельштром вёл себя странно, и девушка никак не могла понять, что стало причиной подобной перемены. Неужто так сказался на нём алкоголь? Но штурмбаннфюрер выпил не так много. Впрочем, у каждого своя мера. И может, Хельштром, как и она, не умеет пить.
— Я-то думала, что вступление в ряды эсэсовцев — один из способов слабых людей самоутвердиться и отыграться за детские обиды и унижения. Слабые и ничтожные люди рвутся к власти, и им плевать, что другие их ненавидят. Им нравится ощущать человеческий страх. Он придаёт им уверенности, помогает почувствовать себя менее ничтожными, чем они есть на самом деле.
Шошанна говорила негромко и холодно, но каждое её слово было пропитано горечью и злобой. Она знала, что может поплатиться за сказанное, но промолчать не могла. Выпитый алкоголь ударил в голову и совсем развязал язык. К тому же Хельштром сам хотел откровенного разговора, хотел узнать её лучше. Что ж, она предоставит ему эту возможность.
— Чтобы добиться высот, одного лишь желания самоутвердиться мало… — цинично усмехнувшись и растянув губы в неестественно широкой улыбке, произнёс Хельштром. Однако глаза его не улыбались…
— В человеке должны быть страсть, приверженность идее, — добавил он спустя несколько секунды с задумчивым видом и, наполнив свой бокал, резко опрокинул содержимое в рот, через пару секунд затянувшись сигаретой.
— Вы такой себе приверженец идей нацизма, скажу я вам, — съязвила Шошанна, намекая на то, что Хельштром, несмотря на занимаемую должность, продолжает ухлёстывать за еврейкой.