Шошанна улыбнулась этой мысли — жестокой, дьявольской улыбкой. Как удачно, что сетчатая вуаль закрывала половину её лица, иначе даже собравшиеся в кинотеатре монстры, облачённые в форму эсэсовцев, испугались бы выражения лица владелицы кинотеатра, сочтя его безумным.
Впрочем, Шошанну нисколько не волновало то, как она выглядела со стороны. Главное — держаться уверенно и непринуждённо до последнего. В противном же случае весь её план может пойти коту под хвост. Тогда у Шошанны не будет больше возможности осуществить задуманное. А самое лучшее, на что она сможет надеяться, если операция провалится, — быстрая смерть от рук нацистского зверья. Хотя Дрейфус сильно сомневалась, что немецкая элита снизойдёт до столь щедрого дара.
Неосознанно сглотнув, Шошанна вновь посмотрела сверху вниз на собравшихся гостей премьеры, в ту же секунду встретившись взглядами с Гансом Ландой. Тот, казалось, наблюдал за ней уже продолжительное время, словно пытался отыскать в её поведении хоть какую-нибудь зацепку, которая позволит поймать девушку на лжи, раскусить её истинное нутро. Однако, осознав, что молодая владелица кинотеатра, будто почувствовав что-то неладное, посмотрела на него из-под вуали, Ланда в то же мгновение растянул губы в притворно очаровательной улыбке, подняв над головой бокал с шампанским, — в знак приветствия.
Сдержанно кивнув в ответ на театральный и неуместный (как показалось девушке) жест, Шошанна решила спуститься к собравшимся, дабы не привлекать своим ярким образом внимания гостей.
Слушать разговоры и откровенно фальшивый смех фашистов Дрейфус не хотелось, однако она успокаивала себя мыслью, что терпеть осталось совсем недолго… Через минут двадцать собравшиеся рассядутся по местам — тогда-то и начнётся кульминационная часть воистину прекрасного в своей жестокости замысла. Осталось немного, осталось совсем чуть-чуть, и гибель её родных наконец будет отмщена.
— Эммануэль… — позвал девушку идущий ей навстречу Фредерик, лицо которого светилось, подобно начищенному стеклу, а губы были растянуты в широкой улыбке. — Вы просто изумительны, Эммануэль! — по-мальчишески восторженно произнёс рядовой, подойдя к Шошанне.
— Благодарю, Фредерик, — одарив Цоллера скупой улыбкой, ответила Шошанна, мысленно приказывая себе держаться приветливо, не сея в головах собравшихся лишних подозрений. — Вы тоже, как я погляжу, при параде.
— А, это… — растерянно оборонил Цоллер, принявшись скользить довольным взглядом по своему белому кителю. — Сегодня важный день, и я решил, что и выглядеть надо соответственно, — собравшись, уже увереннее произнёс рядовой, как бы невзначай выпрямив спину и расправив плечи.
— Наверное, вы наслаждаетесь минутой долгожданной славы? — с притворным кокетством в голосе спросила девушка, вынудив рядового потерять дар речи, удивлённо уставившись на неё.
«Ну и идиот… Стоит только интонацию голоса сменить, как он уже готов прыгать на задних лапках, подобно псу», — мысленно произнесла Шошанна, заметив реакцию Цоллера на её вопрос.
— Не знаю даже… — растерявшись в первые секунды, неуверенно ответил Цоллер, словно бы невзначай опустив взгляд. — Быть в центре внимания, безусловно, приятно, но я не особо привык к подобного рода мероприятиям. У меня смешанные чувства…
— Не скромничайте, Цоллер, Вы заслужили признание собравшихся, — с потаённой насмешкой произнёс взявшийся из ниоткуда Дитер Хельштром, вынудив Шошанну вздрогнуть, вперив в него пронзительный взгляд. — Вы же наш герой. Не правда ли, мадемуазель Мимьё?
Рядовой в ответ на слова Хельштрома лишь улыбнулся, однако улыбка его показалась Шошанне до безобразия наивной и глупой. Смерив подошедшего безразличным взглядом, девушка вновь обратила всё своё внимание на Цоллера, чувствуя, однако, прикованный к себе взгляд штурмбаннфюрера, который, нисколько не стесняясь, буквально сжирал её глазами.
— Само собой, штурмбаннфюрер, — только и ответила Шошанна, боковым зрением заметив признательную улыбку на лице Цоллера.
Между ними воцарилось напряжённое молчание. Казалось, штурмбаннфюрер намеренно вклинился в разговор, прекрасно понимая, что при нём Цоллер не будет столь сговорчивым. В некотором роде Шошанна даже была признательна Хельштрому за это, хотя и знала, что всё, что немец делал, он делал для себя и только для себя. Даже сейчас, вмешавшись в разговор и тем самым избавив Дрейфус от необходимости вести «дружескую» беседу с Цоллером, штурмбаннфюрер руководствовался личными соображениями. Главной же причиной подобного поступка, как полагала девушка, была ревность. А если быть точнее, то её эквивалент, носящий довольно простое название, — собственничество.