— Как ты… — прошипел в неверии Римус и обернулся на сына. Тот сидел с довольной ухмылкой, скрестив руки на груди. — Когда ты научился, хулиган!?
— Ты был на работе, мне было скучно! — начал защищать себя мальчик, состроив невинное выражение лица. — И я нашёл какую-то книженцию у тебя в шкафу о невербальной магии…
Римус тут же похолодел от ужаса. Нет… Нет. Только не тот ящик.
— Кхм, где ты нашёл? — кашлянул Люпин, пытаясь привести себя в чувства. Вся его кровь забурлила от волнения.
— Ну, там были всякие фотографии и разные вещицы…
Римус прикрыл ладонями лицо и выдохнул в неверии. Как он мог быть таким непредусмотрительным? Как он мог оставить в шкафу ящик со всеми воспоминаниями о Хогвартсе? Надо было все сжечь, когда была возможность.
— Там ещё была такая интересная колдография! — хохотнул Эшер и полез в карман. В его руках тут же появился снимок, где тринадцатилетний Римус и Сириус обнимаются под первым снегом в Хогсмиде. — Этот мальчик так похож на меня!
Люпин подбежал к сыну и выхватил в панике колдографию. На него тут же взглянула его подростковая счастливая версия, прижимающая к себе смеющегося Бродягу. Красные щеки от мороза и первой влюбленности… Слава богу, Люпин избавился от всех снимков, где целует Сириуса, этот позор он бы никогда не пережил.
— Я же тебя просил не заходить в мою комнату! Мне, что, повесить замок!?
Это был первый раз за пять лет их жизни, когда Люпин действительно сорвался на ребёнка. Они никогда не ссорились, никогда не кричали друг на друга… А сейчас Рем смотрел обезумевшим взглядом на растерянного мальчишку и начинал вскипать от страха.
— Пап, я не…
— Прости… — выдохнул отец и присел на колени перед стулом Эша. — Прости, Сириус, я не хотел…
Они оба замерли. И воздух накалился самым настоящим ужасом.
— Эшер, я хотел сказать Эшер, — вспыхнул от стыда Лунатик.
Возвращаясь к этому мгновению множество раз, Люпин так и не смог понять, почему это произошло. Почему он перепутал имена? Да, мальчик напоминал биологического отца, но не более. Рем никогда не считал Эша заменой Бродяги, он никогда не видел в нем никого, кроме как своего сына, со своим внутренним миром и личностью. Но в тот момент Лунатик, видимо, так перепугался, увидев давно забытый снимок, что все мысли заполонил чертов Блэк и воспоминания о нем.
— Сириус? — повторил Эшер, а затем вновь взглянул на фотографию, трясущуюся в руках отца. — Это он?
— Нет…
— Пап? — не поверил мальчик, приподняв бровь.
И Римус выдохнул в поражении.
— Этот дядя… — Римус вновь протянул ему снимок. — Этот дядя – плохой человек, мой мальчик. Он в ужасном месте для самых страшных волшебников…
— Почему он стал плохим? — Эш окинул грустным взглядом колдографию, где краснощекий Бродяга, укутанный в шарф Римуса, весело улыбался.
— До того, как ты родился… — начал ослабевшим голосом Люпин. — В мире волшебников была война, которая вынудила многих людей пойти на отчаянные поступки…
— Что он сделал?
Римус замер, не в силах озвучить правды, и приподнялся на ноги, чтобы погладить сына по макушке:
— Он предал своих друзей, малыш… Предал меня.
Эшер отложил в сторону снимок и резко поднялся с места, чтобы обнять отца.
— Друзей нельзя предавать.
В ореховых глаза Римуса защипали слёзы бесконечной тоски.
— И я так думаю, моя звездочка, — Римус вновь присел на колени и крепко сжал крохотные ладошки в своих. — Но это не все… Этот человек, он… Он связан с тобой кровными узами.