Обычно я вполне терпелива, и меня обучали хорошим манерам с пеленок. Но с меня хватит его оскорблений. Даже больше.
Мне приходится прикусить щёку и придержать язык, прежде чем из меня вырвется что-то, о чём потом пожалею. Если я не хочу, чтобы это переросло в конфликт, мне нужно контролировать себя, потому что очевидно, что ему контроль неподвластен.
«Это твой дом, Даниэла. Веди себя подобающе».
Я не могу ударить каблуком ездового сапога по яйцам, как он того заслуживает, и не настолько глупа, чтобы выгнать Антонио Хантсмэна на улицу. Но мне нужно проявить власть, иначе он продолжит унижать меня.
Если Антонио хочет получить недвижимость, то ведёт себя довольно странно. Может, он думает, что будет издеваться надо мной, пока я не соглашусь продать её, лишь бы он ушёл.
Этого не случится. Я сравняю здесь всё с землей, прежде чем позволю кому-то с фамилией Хантсмэн завладеть виноградниками матери.
Краем глаза я вижу, как Антонио сверлит меня взглядом. Я почти чувствую жжение на голове.
В одном я уверена — без боя он не уйдёт.
«Дай ему возможность сделать предложение, и затем ты сможешь вежливо отказать ему. Это может вызвать некоторое недовольство, но потом он уйдёт, как и другие».
«Он не похож на других», — предупреждает тоненький голосок в голове. Но лучшей идеи мне не придумать.
Я поднимаю подбородок.
— Ну, естественно, я не хочу, чтобы ты испытывал неудобство.
Это не входило в мои намерения, но слова слетают с губ, как раздутое пренебрежение, и я сомневаюсь, что он это оценит. Антонио ничего не говорит, но от него исходит нарастающая напряжённость, и меня бы не удивило, если бы Антонио схватил меня за волосы и потащил в кресло у камина.
Не успевает он сделать и шага, как я поднимаюсь и отхожу от безопасности старинного стола, который олицетворяет отца и всё, что он ценил. Безопасность, по меньшей мере, иллюзия, за которую я цеплялась после его смерти. Ничто не безопасно, когда рядом Хантсмэн. Особенно рядом со мной. Даже прочный стол отца не может изменить этот факт.
— Дверь, — нарочито говорит Антонио, приподняв бровь.
Что-то внутри меня щелкает.
«К черту тебя!» ― хочется прокричать ему в лицо. «К черту тебя!»
«Не опускайся до его уровня», — говорит здравый смысл. Не опущусь, но и размазнёй больше не буду.
— Это по-прежнему дом моего отца, — возмущённо огрызаюсь я. — Он умер чуть больше недели назад. Тебе может казаться, что после его смерти больше не нужно проявлять уважение, но для меня это иначе.
Антонио отводит голову чуть в сторону и замирает. Его лицо нечитаемо.
Моя небольшая тирада удивила его. Если начистоту, то и меня тоже.
Антонио больше не говорит о двери. Ни слова. Воспринимаю это как победу — оказывать ему неповиновение странным образом доставляет удовольствие.
Когда мы располагаемся на безопасном расстоянии друг от друга, я крепко цепляюсь за победу и собираюсь с силами.
— Мы совсем не знаем друг друга, во всяком случае, будучи взрослыми. ― Без дрожи я смотрю прямо в его тёмные глаза. — Ты выразил соболезнования в траурном зале. Если это не деловая встреча, тогда что?
Антонио откидывается назад, заслоняя кресло широкими плечами. Он скрещивает ноги, лодыжка непринуждённо упирается в колено, словно у него есть всё время мира, чтобы возиться со мной.
Антонио выглядит как любой другой симпатичный бизнесмен в консервативном полосатом галстуке и начищенных до блеска ботинках. Щетина на челюсти — единственный признак утомления, ни выбившейся нитки, ни царапины. Хотя его яркие цветные носки выглядят неожиданно. Сейчас модно сочетать их с тёмными костюмами, но это кажется слишком эксцентричным для такого опасного человека.
В его глазах мелькает веселье, когда Антонио замечает, что я его разглядываю. И вдруг моя недавняя победа становится несущественной.
— Раз уж мы оба взрослые, давай кое-что проясним, — говорит Антонио, пародируя меня. — Я не заинтересован в виноградниках и винодельнях. Это именно то, что я сказал, — дружеский визит. Если бы это было чем-то иным, я бы без колебаний сказал об этом.