Мама окликнула меня, когда я был в малине. С колотящимся сердцем я вынырнул оттуда и построился по стойке смирно.
— Ну? — не выдержал я.
Мать покачала головой.
— Мне выметаться из дома? — руки и ноги переставали слушаться, в глазах темнело, я уже продумывал план отступления.
— Погоди ты. Чуть что, сразу бежать, — нахмурилась мать. — Максимка, я понимаю тебя, понимаю потому, что помню себя с Виталиком. Суд дал мне два года условного срока за наркотики.
— Да, ты рассказывала.
— И это я ещё хорошо отделалась. Виталик сел на пятнадцать и мы разводились уже через суд, когда он был в тюрьме. Потом его братки ко мне приходили, — она указала на шрам на виске. — Потом приходили ещё раз, — покрутила выбитым большим пальцем.
— Ты рассказывала и я тогда не понимал, почему ты вообще туда влезла.
— Сейчас понимаешь?
— Понимаю, мам.
— Тогда иди и расскажи Ане, иди прямо сейчас, пока ещё не слишком поздно. И там, поверь, не будет два года условки. Там будет пожизненно или яма в лесу. Доверься матери.
В груди словно ножом резануло. Я покачал головой.
— Нет, мам, я так не могу. Лучше уж как спичка: вспыхнуть и выгореть. А после всю жизнь провести на зоне, чем жалеть, — с тоской в голосе проговорил я.
— Ты просто не знаешь, на что идёшь, — вздохнула мама. — Валенок, доверчивый, точно твой отец Олег. Я разочарована.
— Мне уехать? Не звонить тебе больше? — растерялся я.
— Глупости, — обняла меня мама и чмокнула в щеку. — Будем тебе передачки в тюрьму таскать.
— Да я уж надеюсь, что всё будет хорошо, мам.
— А я надеюсь, что то, что говорила Аня, или действительно правда, или ложь до последнего слова.
Я её обнял покрепче и ничего не ответил, а вот она добавила:
— Оставайтесь здесь столько, сколько нужно. А потом приезжайте в конце лета или осенью, как получше узнаете друг-друга, если до этого момента ничего не случится. Буду рада, если ты окажешься прав.
— Спасибо, мам.
— И вот ещё что. К Николаю Виссарионовичу я на приём её запишу. Она жаловалась, что ей плохо, а она его, оказывается, знает.
Деда Колю? Тесен мир.
Наёмный убийца не будет знать деда Колю, — ухватился я за мысль.
— Спасибо, мам, — ещё раз отозвался я. — Ещё что-нибудь?
— Нет, мои советы здесь бесполезны, — невесело хохотнула она и пошла обратно в дом готовить еду на вечер.
Аня увидела меня, когда я рассматривал куриц в курятнике. Она шла из душевой в новой майке и старой своей юбке, босиком по холодной земле. Взгляд её был немного потерянным.
Она остановилась, не доходя шаг и пряча руки за спиной.
— Я всё испортила?
— Нет, не испортила.
— Но твоя мама меня не приняла же. Или это не так работает?
Я раскинул руки, она прижалась ко мне.
— Я не хочу… прощаться, — голос её дрожал.
В глазах её были слёзы.
— Я ещё не научилась тебя любить! — выдала она мне. Слёзы потекли к бороде.
Я смахнул их, улыбаясь.
— Я бы хотел похвастаться, что уговорил маму дать нам шанс. На самом деле я делаю грязь, — с улыбкой проговорил я.
— И что мы делаем?
— Сегодня остаёмся здесь, а завтра поедем обратно. У меня столько вопросов! Я очень сильно хочу знать ответы на некоторые из них.
Аня смутилась, опустила взгляд.
— Я не на все буду отвечать, — пробурчала она. — Можно?
— Можно. Это тоже называется «договариваться». Пошли погуляем.
Мы шли под руку, смотрели по сторонам, любовались природой, слушали гавканье, кудахтанье, блеенье, мычание — звуки деревни. Хоть и не такие насыщенные, как были в моём детстве, но деревня всё ещё была на плаву, хоть и сложно было назвать её живой и цветущей.