— Ваших рук дело?
— Моих ли? Нет, что Вы, это же Вы его застрелили, многоуважаемый?..
— Наполеон. И я не…
— Вам все равно никто не поверит, — индифферентно пожимает плечами.
Парень глубоко затянулся, ничего не отвечая.
— Чудесно, однако, пожалуй, это было излишним, — единственной различимой эмоцией в ее голосе была неприкрытая ирония, если иронию в принципе можно так обозначить. — Ваши эполеты говорят о Вас намного больше, чем Вы сами. А я ни секунды не сомневаюсь в Вашем красноречии и находчивости. И все же, неужели Вы все-таки боитесь прикоснуться к этому куску мяса? Он Вас не укусит. Да и раньше бы вряд ли смог, он у меня был человеком глупым, но мирным.
Наполеон раздраженно вспыхнул, стиснув зубы, стряхнув пепел с сигары:
— Мне кажется, Вы забываетесь…
— А мне кажется, Ваше дело об убийстве проходило через руки моего мужа, этого благородного господина, к которому Вы сейчас так брезгуете прикоснуться. Проявите хоть каплю уважения. А дуэли в нашей стране так и так запрещены. Как удачно мы встретились, не так ли? Поможете мне — сохраните на плечах Вашу бесполезную голову. Вам крайне везет — такое редкое имя весьма легко запоминается.
Всадник на минуту задумчиво окинул взглядом тело:
— Как все бывает просто, однако…
— Выбор есть не у каждого, а Вам, пожалуй, сейчас благоволит сама судьба в моем лице. Ваше будущее сейчас находится в руках женщины, смиритесь с этим.
Внезапным порывом ветра вуаль незнакомки раздуло, на секунду открывая ее лицо. На вид ей было несколько более тридцати, у нее были темные невыразительные глаза, бледная кожа, заметно выступающие скулы и тонкий прямой нос. Их взгляды на миг встретились:
— Вы мне поможете?
— Я помогу себе.
— Какая разница, если сути дела это не меняет? — губы ее едва заметно изогнулись. — Дурная привычка, потворствуя своей гордыне, пытаться на словах изменить суть дела. Я благороден, смел и буду действовать лишь во благо себя и своего большого будущего — так Вы думаете, убеждая себя? Не заблуждайтесь: сейчас Вы просто соучастник преступления.
Наполеон тяжело вздохнул. И как такая вообще может быть способна на преступление? Убить! Да еще и собственного мужа, черт возьми.
Спокойный прямой взгляд отпечатался где-то глубоко в сердце. Военный ожидал встретить в нем высокомерие и достоинство, свойственные богатому сословию, разъезжающему по стране в каретах с разнообразными геральдическими рисунками, но, к своему удивлению, не увидел в нем ничего. Совсем ничего. Это был взгляд человека, потерявшего интерес к жизни.
Неужели в этом было все дело?
— Вы говорите, что его застрелил я? — слова сами сорвались с губ всадника. Он не планировал завязывать разговор, но вот что-то внутри требовало еще хотя бы раз услышать ее голос.
— Именно так.
— Однако же у него изо рта пена.
— В нем дырка от пули. Если бы Вы спустились к этому несчастному, выполнив мою просьбу, то могли бы это заметить.
— Это наверняка дело рук тех самых «господ». Они стали беспорядочно палить во все стороны и даже сбили с моей головы шляпу.
— Возможно, но мне всяко без разницы. Эта дорога недолго останется такой безлюдной, Вам повезло, что у нашего маленького секрета нет случайных свидетелей, это бы сильно затруднило дело. Я имею право выдать Вас полиции при первой же возможности и привлечь к делу факты. Этого они так не оставят. Убийство министра — дело весьма и весьма серьёзное, — в руках женщины появился маленький флакончик губной помады. — Да и грех жаловаться, милейший. Вам, наверняка, выгодно оставить на плечах одно из двух своих достоинств…
— Вульгарная шутка.
Она усмехнулась и молча пожала острыми плечами. Достав зеркальце, женщина стала медленно, осторожно подкрашивать губы.
Наполеон перекинул ногу через седло, спрыгивая с лошади, и, потрепав ту по холке, подошёл к телу министра.