Траур по кому? Чего она боится?
А ведь когда-то я знал ее намного лучше, чем сейчас, а потом допустил самую большую глупость в своей жизни. Я затем долго считал, что поменялась она, а, оказалось, это я навсегда потерял себя. А она была все та же.
С Дженивьен нас когда-то связывала дружба. Это она познакомила меня с Ассоль.
***
Большие светло-голубые внимательные глаза; зачесанные набок светлые, сильно вьющиеся на концах волосы; блестящие заколки и кружевные оборки на светлой шляпке, атласной лентой подвязанной под подбородком. Это была она — Ассоль, — еще совсем подростком впервые попавшая на летний, устроенный на природе раут.
Солнце слепило, играла тихая задорная музыка, звенели и сверкали колокольчики на чьих-то рукавах, развевались ленты на ветру. Тогда я еще не дослужился до нынешнего звания, был свободен, как этот чертов ветер, и еще не очерствел от подкинутых мне жизнью неожиданностей.
«Георг, я бы хотела представить тебе свою крестницу».
Кажется, Джен сказала именно так. Она, помнится, уже тогда начала носить траур, только не помню, почему. Я знал ее такой всегда. Будто она и родилась в черных, цвета воронового крыла, одеждах, будто с младенчества ее облачили в этот цвет, обязав скрывать глаза и молчать. Нельзя сказать, чтобы Джен была красива. Скорее, наоборот. Иногда мне даже казалось, что, если бы мода не дала для дам своих определенных законов, то Дженивьен бы походила на существо еще более серое и безликое в противовес ангельским круглолицым ровесницам-кокеткам, мошкарой переполнявшим рауты, балы и прочие мероприятия. Каждая кокетка была словно копией другой. Те, кто из них выделялся из их числа, часто становились всеобщими объектами внимания и восхищения, однако от сухой и какой-то неправильной красоты Дженивьен многие отводили глаза, не зная, как ее расценить. А все оказывалось проще, намного проще. Чтобы понять ее, достаточно было угадать в ней достойные восхищения рассудительность и ум, так преображающие некрасивых людей в глазах тех, кто умеет ценить эти редкие качества.
Ассоль же все восхищались налево и направо. Тайна ее происхождения делала из маленькой мадмуазель загадку: как будто она находилась на маскараде, где маски были сняты у всех, кроме неё. Изъясняться на нашем языке в самом начале своего появления в обществе для неё было делом трудным, но это, по мнению многих, лишь ее украшало. Хотя, по-прежнему все надеялись на знатность и богатство Ассоль. Все же узкий в своих взглядах и чрезмерно аристократичный высший свет привык доверять звону монет и внешнему виду. Небольшая группа людей — верхушка общества, — знающая себя изнутри настолько дотошно, что скучала в присутствии тех, кого можно было бы обсудить за спиной, в восторге втягивала в себя свежую кровь. Невообразимое счастье испытывали старики и старухи, которых можно было перечесть по пальцам, когда их поросшие мхом кружки пополняли совсем еще юные молодые люди и девушки — их дети и внуки, - но появление принципиально нового объекта внимания будоражило даже тех, кого принципиально не удивляли никакие новости.
Дженивьен по тысяче разных причин не отходила от Ассоль ни на шаг, а, если и отходила, то та увивалась за ней хвостом или просто часто с вежливой прелестной улыбкой подбегала, спрашивая перевод непонятных для неё слов. При этом девушка заразительно смеялась, заметно смущаясь своего невежества, несмотря на совсем еще юный возраст. Кажется, тогда ей было лишь семнадцать, мне — двадцать восемь.
Наш первый разговор завязался случайно. Отойдя от остальных гостей, Ассоль присела на белую лавочку под широким тентом, скрывшим ее от солнца. Она забавно надула щеки, выдыхая, сдувая упавшую на лицо прядку, и откинулась на спинку, раскрыв свой кружевной веер.
Подходить к Ассоль в присутствии кого бы то ни было, пусть и Дженивьен, мне не хотелось, поэтому самым верным решением оказалось подсесть к ней сейчас, предложив воды.
Ее удивленный любопытный взгляд я не забуду никогда. Только тогда я заметил, что лицо ее было усыпано едва заметными веснушками, практически не видными издалека. Кожа была неравномерного теплого цвета; волосы в некоторых местах были светлее, в некоторых темнее — она не выглядела так, как все эти перепудренные кокетки, Ассоль была настоящей. У нее были розовые искусанные губы, сама она была немного нескладной, но за ее улыбкой это все отходило на задний план.
«Небо рыжеет, уже вечер», — Ассоль говорила, сильно выделяя букву «р», делая на ней акцент, будто бы эта буква была важнее остальных в предложении. Она смотрела на опускающееся солнце. В какой-то момент мне захотелось потрогать ее ямочки на щеках, но я с трудом удержался, подавляя давно забытую мальчишескую замашку, и проследил своим взглядом за ее.