— А мы — хоронить погибших, — с лица Вандеса сошла улыбка, он сел рядом с Жанно на матрац, поджав под себя ногу. — Земля промерзла насквозь, копать невозможно, мы стерли себе все руки: они теперь в занозах и волдырях. Это больно, но не так больно, как видеть гору трупов, — парень обвел взглядом окоп: холодная земля, покрытая изжеванными продавленными матрацами, была усыпана апельсиновыми корками, на импровизированном столе стояла бутылка дешевого вина. В центре горел костер, вокруг которого разместилась часть этого медицинского корпуса. Медотряды были разбросаны по всей линии обороны. По комплектации они намеренно создавались небольшими и компактными и состояли в основном из невысоких чинов, в каждом из отрядов былое свое командование, но, если левый и правый фланги делились на подразделения с отдельными управлениями, то в центральном гарнизоне все отряды отчитывались исключительно перед первым Маршалом.
— В последнем столкновении погибших было больше, чем обычно, с обеих сторон. Не знаю, как так вышло, возможно диверсия, но пара разрывных попала в окопы. Там теперь…
Леон перевел взгляд на Жанно, когда тот робко протянул ему апельсин. В глазах паренька стояли слезы, которые тот сдерживал, кажется, лишь силой воли.
Теодор с измученным стоном сдавил виски:
— Выжившие?
— Нет, — отрезал Вандес, пожалуй, слишком резко, но мягче прибавил. — Там — нет.
— Вы хоть проверяете пульс прежде, чем хоронить?
— У нас Панса медик, но там и проверять нечего, с такими ранами не живут, а, если и живут, то недолго и не очень счастливо, — Наполеон взял апельсин и, не глядя, по-дружески, потормошил удивлено заморгавшего Жанно по волосам. — Тшш, успокойся, а то глаза на мокром месте.
— Он боится, Леон.
— Я тоже боюсь. И ты боишься. И они все… — Вандес взял мальчугана за плечо и внимательно заглянул тому в глаза. — Конечно, здорово видеть здесь человека, не очерствевшего от этой мерзости, но мне жалко на тебя смотреть.
— Наполеон, — д’Этруфэ нахмурился.
— Ты тоже успокойся, Тео, не с тобой говорю, вот и занимайся своей семиструнной, — ефрейтор отмахнулся от друга, снова обращаясь к пареньку. — Жанно, сколько тебе лет?
Мальчишка вытаращился и сосредоточенно засопел.
— Семнадцать…
— О-о? — неоднозначно выдал Вандес, покосившись на Теодора.
— Даже не начинай, — д’Этруфэ все еще ковырялся со струнами.
— Он всего на год младше меня, — Леон отпустил чужое плечо и указал большим пальцем левой руки на паренька.
— Вот только давай ты не будешь сравнивать его с собой, хорошо?
— Скажите, — Жанно мягко, едва слышно произнес это слово, пристально смотря на обветренное веснушчатое лицо Наполеона. Друзья снова перевели свои взгляды на него. — Зачем Вы здесь?
— Я? — ефрейтор задумался. — Здесь это где, позволь спросить? И почему ты ко мне на «Вы»? Теодор, почему он ко мне на «Вы»?
Д’Этруфэ лишь закатил глаза, невольно улыбнувшись.
— На этой войне, — юный медик смущенно зарделся.
— Какой хороший околофилософский вопрос, — Леон стащил зубами с рук перчатки и почти машинально начал чистить апельсин. — Тебе будет достаточно узнать, что сейчас я бы с радостью был где-нибудь не тут?
— Наверное, нет… — Жанно мелко трясло от холода. Заметив это, Вандес покосился на снова заподозрившего неладное Теодора:
— Это как понимать, Тед?
Паренек, видимо совсем отказавшийся от мысли вести с ефрейтором хоть какой-то диалог, сник, ковыряя заусенец на пальце. Он тихо ойкнул, когда его за шкирку подтащили ближе к огню.