Волшебство разрушилось от тихого хруста фарфора под её каблуком. Отвечая на поцелуй, Гермиона отступила на шаг назад, где лежали разбитые тарелки и… Часы пробили 12, карета снова превратилась в тыкву, а мыши разбежались по углам. Наваждение рассеялось в воздухе, и они оба поспешно отстранились друг от друга. Это было неправильно. Между ними ничего не могло быть. Люпин поджал губы, попытался что-то сказать. Гермиона, пряча глаза отвернулась, дрожащими руками собрала осколки и вернула им прежний вид с помощью «Репаро». Сердце колотилось в её груди с каждым шагом всё сильнее. Что она наделала? Ремус был её другом, хорошим другом, понимающим и заботливым, но не более того. Ведь он счастлив с Тонкс. Мысли крутились в её голове, как в калейдоскопе, но сводились к тому, что случившееся между ними не должно ничего изменить.
И они не возвращались к этому случаю ни в одном разговоре. Сначала было непросто — множество неловкостей, косые взгляды со стороны самых близких. Гарри, Джинни, даже Джордж — они понимали, что что-то произошло, но никто ничего не спрашивал. А потом они разъехались: Люпин вернулся в Хогвартс, Гермиона — в Лондон, где заканчивала магистратуру. Со временем у них даже завязалась переписка, возрождённая на прежней дружеской волне. Оборвалась она тоже как-то сама собой. Словом, их встреча на Кингс-Кросс сегодня была случайностью для обоих.
За окном уже стемнело. Электрическая лампа в купе нервно мигала. Гермиона устроилась на плече Люпина, рассуждая о несправедливости в этом мире и тотальном одиночестве.
— Ты знаешь, ведь Хайдеггер был прав: мысль — всегда одиночество, — она нахмурилась, как ребёнок, пытающийся в уме сложить большие цифры. — Чем больше я понимаю о мире, вернее мне кажется, что понимаю, тем меньше ощущаю с ним связь.
— Философия — занятная вещь, милая, но ты, кажется, слишком ею увлеклась, — Ремус ласково погладил её по волосам. — Мир требует от тебя не только мысли, но и действия.
— Мыслить мне удаётся лучше, чем действовать, — отозвалась Гермиона.
От ироничности своего замечания ей самой сделалось даже смешно. Теория интересней практики — в этом её обвинили не только на защите. Близкие тоже часто страдали от её принципов. Слишком увлечённая своими познаниями, она оставляла за бортом тех, кто нуждался в её внимании куда больше, чем сухая наука.
— Мы расстались с Роном, — сама не зная зачем, сказала она вслух.
Не то, чтобы у неё болела душа от этого разрыва. Скорее было как-то досадно. Потратить столько лет на построение хрупкой конструкции, но забыть подкладывать спички в её основание. Как итог — всё рухнуло быстрее, чем она успела моргнуть.
Для Ремуса эта новость, казалось, не стала неожиданностью. Не меняя положения, он чуть откинул голову в сторону, чтобы взглянуть на Гермиону.
— Непримиримые разногласия? — спросил он с небольшим напряжением в голосе.
Неспроста он это сказал. Обо всех своих бывших поклонниках Гермиона отзывалась именно таким образом. Было забавно, что теперь её так передразнил Люпин, никогда не находившийся в их числе. А жаль. С ним никаких разногласий практически не было бы.
— Что за юридические термины? — парировала она. — Да и мы не разводимся, чтобы искать для этого подходящую формулировку.
— Её не так легко найти, знаешь ли.
— С каких пор ты эксперт в этом деле?
Поразительная догадка мгновенно пронеслась у неё в голове. Гермиона резко подскочила на месте и обернулась с Люпину. Тот как-то смято улыбался, как будто заранее знал, куда дальше свернёт их разговор.
— Нет, не может быть… — пробормотала она. — Вы с Тонкс…?
— Мы разводимся, — подтвердил Ремус. — Вернее уже почти развелись. Через неделю последние документы подпишем и всё. Оба станем свободными.