Немного успокоившись, она вернулась в комнату, где продолжалось буйное обсуждение.
— И много набралось соблазнительниц? — холодно поинтересовалась Гермиона.
— Одиннадцать, — ответила ей Фэй.
— Бедняга. Вы его разорвёте.
С королевской выправкой, не глядя ни на кого из присутствующих, староста Гриффиндора степенно приблизилась к главной зачинщице амурных игр. Лаванда пожёвывала карандаш в заинтригованном ожидании. В отличие от остальных она верно предчувствовала, что Гермиона не останется в стороне, и в её взгляде читалась насмешка. Однако по щелчку пальцев карандаш выпрыгнул у неё из рук и убористым почерком внёс в список участницу под номером 12.
— Хочу посмотреть на ваши кислые мины, когда вы все проиграете, — Гермиона прозвучала как образцовая стерва. — Я это делаю исключительно для того, чтобы вы наконец уяснили: ваши жалкие фокусы не сработают. Профессор Люпин — не Дин Томас и не Кормак Маклагген. Крашеными губами и короткими юбками вы заработаете себе лишь соответствующую репутацию, а не его расположение. Насколько я знаю, прежде всего, в людях он ценит интеллект.
Лаванда на ходу поймала свой падающий карандаш и объявила новый вызов.
— Жаль, что ты не знаешь, что больше всего он ценит в женщинах. Боюсь, этот нюанс ты не учла.
Жребий был брошен. С того вечера Гермиона уже не могла отступиться. Выигрывать она, конечно, не собиралась: у неё не было никаких сомнений, что Люпин не поддастся подобным соблазнам. Её целью было лишь показать идиотичность и несостоятельность самой идеи этого идиотского соревнования. К сожалению, ежедневно оно давало о себе знать в виде многочисленных попыток её однокурсниц преобразиться аккурат к уроку ЗОТИ. Сезонный приступ испанского стыда начался с понедельника.
Плоды не самых оригинальный подкатов созревали как по часам. Гермиона даже начала вести записи. Элоиза Миджен позволила укусить себя демону из проклятого артефакта, после чего рухнула в обморок, и Люпину пришлось прервать занятие, чтобы перенести студентку в больничное крыло. В другой раз Ромильда Вейн наварила такое крепкое приворотное зелье, что в кубке декана его почувствовал даже Слизнорт и добавил пять баллов сварившему за хорошее качество напитка. А кроме того, женская часть седьмого курса Гриффиндора резко стала так отставать по ЗОТИ и напрашиваться на дополнительные занятия, что в какой-то момент очередная заминка со стороны студентки начала вызывать у мальчиков в классе гомерический хохот.
В первое время Гермиона взяла продолжительную паузу, позволяя своим соперницам позориться от души и до конца. Пока они делали вид, что не знают ответов на заданные им вопросы (или ничего не учили специально), она преспокойно сидела за своей партой, вопреки обычаю не тянула руку и не стремилась дать правильный ответ вне очереди. В этом проявлялась суть её тактики: Люпин наверняка заметит её молчание, и на этом фоне интеллект соперниц будет казаться ещё скуднее. Гермиона отвечала лишь в том случае, когда профессор спрашивал непосредственно её. И, надо сказать, уловка сработала буквально с первого занятия.
Уже через неделю Люпин выглядел полностью сбитым с толку от непробиваемости своих, прежде смышлёных студенток. Он искренне недоумевал, что произошло, обвинял в происходящем, судя по всему, самого себя. Наблюдать за его заблуждением было несколько стыдно, но план требовал стойкой выдержки и больше времени. Приходилось молчать.
Однажды во время тихого блеяния Келлы Андерсон Гермиона случайно подняла глаза на учительский стол и столкнулась взглядом с Люпином. Он смотрел на неё умоляющим вопросом, будто надеялся, что хотя бы она спасёт его от безумия и наконец положит конец этому мучительному монологу. Действительно, слушать Келлу было невыносимо. Гермиона осторожно приподняла брови, мол, мне помочь? В ответ Люпин прикрыл глаза и медленно кивнул: пожалуйста, сделай одолжение. И она наконец сжалилась.