— Гермиона, хорошо, что ты пришла, — Люпин приветствовал её очаровательной улыбкой. — Садись сюда. Чаю?
Веерообразным движением он взмахнул рукой, и в камине раздалось шипение вскипевшего чайника. Гермиона невольно замерла, рассматривая лозу длинных аристократически бледных пальцев — удивительно, как Люпину со всеми его тяжёлыми скитаниями удалось сохранить настолько трогательные музыкальные руки. Что ж, отрицать их привлекательность было бы просто глупо!
Поборов мечтательный ступор, Гермиона опомнилась и поспешила сесть на стул напротив учительского стола. Она не удержалась от соблазна поправить разлетевшиеся в разные стороны листы и сделать из них ровную стопку, на чём тут же была поймана. Люпин добродушно пошутил, что только она способна привести его дела в порядок, и Гермиона даже не сразу уловила подтекст этой фразы. Пока диалог наконец не вывернул на шероховатую колею.
— Я не хотел заводить этот разговор раньше, надеявшись, что всё уляжется само собой, — вкрадчиво заговорил Люпин. — Но ситуация тупиковая, и я боюсь, она не исправится даже после каникул. Гермиона, мне нужна твоя помощь.
С этими словами он протянул руку по столу и деликатно коснулся её локтя, лежащего на столе.
— На факультете что-то происходит, — утвердительно продолжал он с немым вопросом в глазах. — Я не могу понять, в чём дело. Старшеклассницы ведут себя подозрительно, и я начинаю опасаться, что делаю что-то не так. Скажи, ты что-нибудь знаешь об этом?
Гермиона ощутила, как у неё пересохло в горле. Стоило ожидать, что рано или поздно Люпин обратится за разъяснениями именно к старосте, поэтому свой ответ нужно было хорошенько продумать заранее. Она не чувствовала уверенной необходимости рассказывать о возникшем соревновании, особенно из-за его стыдных подробностей, однако вид Люпина, загнанного в угол неразрешимой дилеммой, пробуждал в ней совесть. Если открыть ему правду, он не бросится на разборки и попытается решить всё мирно, но… Глупая тщеславная надежда всё-таки обставить соперниц заставляла Гермиону молчать.
— Насколько я знаю, никаких нарушений в последнее время зафиксировано не было, — немного чопорно ответила она. — А что вас… беспокоит?
Люпин обречённо вздохнул. Глубокие переживания, терзавшие его наверняка уже не первый день, выступили морщинами на лбу. Он откинулся на спинку стула, расправил плечи и скрестил руки на груди. Гермиона насторожилась.
— Меня беспокоит, что мои студенты затевают протест, — произнёс Люпин спокойно, но с созревающим волнением. — Резкое падение успеваемости, провокации, двусмысленные намёки. Я не идиот, понимаю, что это за штучки, ведь мои студенческие годы остались не так далеко позади, чтобы я успел их забыть. Только вот, зачем девочки это затеяли?
У Гермионы от испуга округлились глаза. Неужели он обо всём догадался? Да ведь она с самого начала знала, что карикатурные попытки соблазнения обречены на провал. А если он догадался и об её участии…
— Я всегда старался быть с вами помягче, уважать личность в каждом ученике, делать занятия познавательными, но не скучными, — продолжал рассуждать вслух Люпин. — Не могу понять, где я ошибся, что было не так. Если вам не нравится преподаватель, об этом нужно честно сказать, а не пытаться выставить его дураком ради шутки!
Сорвав с себя очки, он бросил их поверх пергамента и стиснул пальцами виски. Звук удара привёл Гермиону в чувство. О, нет! Он понял всё совершенно иначе! Испугано взглянув на Люпина, она не могла поверить услышанному. Он решил, что они пытаются его подставить, потому что их не устраивает, как он преподаёт?! Какая нелепость! И как ему только в голову пришло?! Ему — одному из лучших преподавателей Хогвартса, сумевшему выбрать удачную методику, дававшему уникальные знания, объяснявшему так понятно и доступно, что любой студент улавливать суть, такому вежливому, честному и благородному… Кто в здравом уме вздумал бы на него жаловаться или подставлять?
— Боюсь, в следующем семестре я не смогу вернуться к работе, — Люпин разочарованно развёл руками. — Хотя, если честно, мне бы очень хотелось знать…
— Вы всё неправильно поняли!