У Маринетт слов не было, но она горячо закивала, поддерживая слова подруги. Резать себе что бы там ни было она точно не собиралась! Может, конечно записка была пессимистичной… да ладно, не была она такой.
Звонок прервал Адриана ещё до того, как он успел начать говорить что-либо.
— После школы, — шепнул напоследок он, отворачиваясь от девочек.
Нино коснулся пальцами козырька кепки, будто прощался на время скучной литературы. Алья легонько пнула своего парня — жест был скорее ласковым, чем обидным.
Маринетт честно пыталась сосредоточить внимание на произведении, которое зачитывала мадам Бюстье, но получалось не очень хорошо. Никак не получалось: Дюпэн-Чэн даже не могла бы вспомнить, что именно читали. Ни автора, ни названия, ни сюжета.
Адриан тоже не находил себе места: крутился, аккуратно трогал подарок, доставал, читал и снова убирал записку. Маринетт успела проклясть не только своё желание побыстрее подарить несчастную футболку, которую Адриан ещё даже не видел, но и желание написать что-нибудь «от души», как советовала Тикки. Не было бы записки — Агрест только удивился бы непривычному времени дарения. И всё!
Она довела себя до того, что ей поплохело. Отпросившись у мадам Бюстье в туалет, Маринетт едва не выбежала из класса. До уборной она так и не дошла, остановившись в столовой — до неё оказалось попросту ближе. Здесь были и умывальники, и зеркало, чтобы поправить причёску, если что.
Пара пригоршней холодной воды помогли успокоиться. Маринетт немного постояла перед зеркалом, рассматривая собственное отражение, затем глубоко, до боли в животе, вдохнула. Задержала дыхание на невыносимо долгие десять секунд, — может, больше, потому что считала она медленно, — а затем выдохнула с таким удовольствием, какого ещё не испытывала.
Это помогло немного успокоиться. Маринетт даже нашла в себе силы вернуться в класс… правда, до него она тоже не дошла: на полпути её подхватили Алья и Нино, втащившие Маринетт в какую-то подсобку.
— Что вы тут делаете? — не на шутку перепугалась Маринетт.
Они должны были быть в классе, а не в каком-то чулане, серые от нервов.
Алья всхлипнула. Скорее недоверчиво и истерически, чем испуганно или слезливо.
— Адриан…
— Бро довёл себя до акумы.
— Что?
— Акума. Чёрная бабочка. Мы даже ничего сделать не успели, как бро…
— Это было так медленно, — снова всхлипнула Алья. — Она вроде бы летела так медленно, но никто и пошевелиться не успел. Не смогли. Вообще. Словно в руки и ноги налили железа. Я хотела было схватить бабочку, но даже пальцем шевельнуть не смогла. Все видели, как она… как акума… в листок. Записку. О, Боже!
Маринетт отстранённо подумала о том, что во время собственной акуманизации Алья не была под столь большим впечатлением.
Хотелось драматично упасть на колени, плакать о несправедливости судьбы, стучать кулаком по полу. Ведь Адриан, её солнечный мальчик Адриан, никак не мог стать жертвой акумы. Совсем никак.
Но для этого всего не было времени. В голове у девушки щёлкнул переключатель, и теперь перед Альей и Нино стояла больше Ледибаг, чем Маринетт.
— Что за акума? — по-деловому серьёзно спросила она. — Силы, способности, что угодно. Что делает, как себя называет?
Нино, уловивший перемену настроения, недоверчиво посмотрел на Маринетт. Она ответила ему спокойным, — слишком спокойным для девушки, беззаветно влюблённой в пострадавшего парня! — взглядом, глаза в глаза.
— Он ничего не делает и никак себя не… называет, — сказал Ляиф. — Даже, кажется, отмахнулся от Бражника, потому что я видел голографию у бро на лице.
Маринетт подумала, что второго «ничего не делающего» одержимого ей за неделю всё-таки многовато. Они с Котом ещё с Тарологом не разобрались, а тут… её Адриан.
В следующий раз с подарками она будет терпеть до вторника!
— Ничего не делает?
— Просто сидит, — подтвердила Алья. — Но рядом с ним такая… аура, не знаю… тяжело находиться, практически невозможно. Все сбежали из класса практически сразу после преобразования. Я поместила запись в Ледиблог… если Кот Нуар или Ледибаг его читают… я даже TheLady написала, вдруг она всё-таки и есть Ледибаг!