Многим хотелось познакомиться с Золотой Феей — из-за специфических вкусов хозяина гарем пополнялся относительно нечасто, новенькие невольно обращали на себя внимание. При первой же возможности к Нимкано подошла её соотечественница, лесная эльфийка с платиновыми волосами невероятной длины и очень настойчиво отвела её в сторонку. Поговорить. За эльфийкой тенью следовала совсем молодая человеческая девушка, которой ну никак нельзя было дать больше пятнадцати-шестнадцати лет. Выглядела она как коренная жительница Йерот-Сатаха, разве что очень красивая и, против обыкновения, сероглазая. Последнее заметить оказалось сложно — девушка постоянно отводила взгляд.
Разговор вышел коротким, странным и холодным, как высокогорные истоки Каурата. Прямо-таки ледяным. Эльфийку звали Жемчужиной, она была нынешней фавориткой хозяина и очень замысловато и завуалированно предупредила, чтобы новенькая не стояла у неё на пути. Нимкано отвечала подчёркнуто вежливо и отстранённо, стараясь выдерживать нейтральную позицию. Глаза её то и дело возвращались к шее Жемчужины, которую украшала тоненькая металлическая цепочка, сделанная из того же сплава, что и ошейник Нимкано.
Жемчужина в любой момент могла бы порвать цепочку и использовать магию. Пускай она не носила знака третьего глаза во лбу, а значит, не была Ведающей, Жемчужина — как бы её ни звали на самом деле — родилась эльфийкой. Она видела нити мирового полотна и могла кое-как на них влиять. Но не делала ничего, и это отозвалось в душе Нимкано странным страхом. Что если она сама когда-то превратится в подобие этой несчастной женщины?
Она продолжала раздумывать о Жемчужине, и так ушла в себя, что едва не столкнулась с бежавшей куда-то наложницей. Девушка поскользнулась по-человечески неловко и чуть не упала прямиком в колючий цветущий куст. Нимкано придержала её за руку и извинилась.
— Ничего страшного, — рассмеялась девушка, сверкнув широкой улыбкой.
У неё была очень тёмная, почти чёрная кожа, подчёркнутая белизной одежды, и непослушные кудрявые волосы. Вся она дышала весёлой юной лёгкостью, расцветающей красотой, какая бывает присуща только людям и лишь в начале взрослой жизни.
— Я Солнечная Птица, можно просто Птичка. А ты Золотая Фея, новенькая, я знаю! С Жемчужиной уже разговаривала, да? — говорила Птичка так быстро, что отдельные слова разобрать было трудно. — Ты не волнуйся, Жемчужина со всеми такая.
Нимкано чуть вымученно улыбнулась.
— Я подумала, это потому, что мы из одного народа, — осторожно заметила она, подавая Птичке ленту, которую та обронила. — Вдруг она решила, что я займу её место?
— Да нет. Обычно она цепляется сильнее к тем, кто может родить от господина, — вздохнула Птичка и нахмурилась с почти детской непосредственностью. — Думаю, она сама хотела бы родить. Господин добрый, он всех наложниц, у кого дети, жёнами делает. Даже если девочки получаются, а ведь у него уже восемь дочерей, представляешь?! Но у ваших женщин детей от человека быть не может, вот Жемчужина и переживает за место фаворитки, мне так кажется.
Птичка умудрялась тараторить и одновременно с этим тянуть Нимкано за руку в неизвестном направлении. Пальцы у неё были нежные, тёплые и цепкие.
— А ты хотела бы быть фавориткой? Ну, то есть женой ты не сможешь, а если фавориткой?
— Сложно сказать, — пытаясь высвободить руку, осторожно ответила Нимкано, которой уж точно не нужно было лишнее внимание, но Птичку больше интересовали собственные слова.
— Я вот хотела бы стать женой господина. Ты видела, в каком красивом доме живут его жёны? Нам туда нельзя. Да и кормят их лучше, даже деньги дают. На деньги тоже можно всякие вкусные штуки купить.
Птичка говорила о «вкусных штуках» так, как говорят о мечте детства, труднодостижимом сокровище. Звучало это странно, учитывая то, что наложницам еду давали хорошую, и порции были не слишком маленькими. Нимкано уже убедилась в этом.
— Кормят лучше?
— Ну да. Хотя здесь тоже хорошо. Говорю же, господин добрый. Он может приказать не давать еды, если кто-то ведёт себя плохо, но просто так голодом не морит, — Птичка вздохнула. — У нас дома постоянно не хватало еды, поэтому родители меня и продали. И хорошо, скажу тебе, что я оказалась тут.
— Ты не грустишь? Не жалеешь? — спросила Нимкано и тут же удивилась своему вопросу.
Ну в самом деле, какую лучшую судьбу жизнь могла подарить этой смешливой девушке? Тяжёлую работу? Смерть от голода или болезни? Нимкано не слишком хорошо знала культуру земель, из которых, судя по внешнему виду и говору, происходила Птичка, но помнила, что девушкам там с рождения назначено быть собственностью главы рода, так что рабство было для неё в целом привычным.
— Сначала было грустно. И страшно. Я много ревела, чуть ли не всё время, хотя было нельзя, — Птичка хихикнула, — потому что нос распухал. Я была глупая.
Она словно между делом заглянула Нимкано в глаза и осторожно коснулась её плеча тёплой ладонью.
— Фея… ты не переживай, сначала почти всем тяжело, особенно чужачкам. Новое место всё же. Но потом ты привыкнешь.
Едва ли можно было найти лучший способ напугать Нимкано, даже если очень постараться. Надеясь, что эмоции не отразились на лице, она ответила:
— Может быть и так.
Как оказалось, Птичка привела Нимкано на поляну, где собрались ещё пятеро оживлённо переговаривающихся между собой девушек. Одна из них принесла мяч. Поляну разметили на несколько секторов с помощью разноцветных флажков.
— Мы тут играть собирались, — пояснила Птичка. — В горячий камень, в бегунки. Ну и много ещё во что. Будешь с нами?
Может быть, стоило согласиться и получше узнать всех этих наложниц, но Нимкано слишком хотелось осмыслить всё увиденное и услышанное. Решив, что она ещё успеет завести знакомство со всеми, с кем надо, она извинилась и отказалась, сославшись на усталость. Птичка упорхнула к подружкам, а Нимкано ещё немного постояла в стороне, бездумно глядя, как они делятся на команды.