И плачет.
— Тётушка, это я. Я здесь, — Хоуп неловко переминается с ноги на ногу за спиной, ломая сухие ветки подошвой, встаёт на колени, притягивая к себе и тяжело, почти надрывно дыша. — Я рядом. Я всегда буду с тобой. Мне так жаль, мне так…
О, будто зачарованная, клюёт носом её плечо, стирая тканью слёзы, цепляется деревенеющими пальцами за руки и ищет-ищет-ищет укрытие, лишь бы унять раскурочивающий на части ураган.
Не быть им самим, а страдать от того урона, что нанесло это стихийное бедствие.
— Я знаю, малышка. Знаю.
×××
Кларк оглядывается, смотря на арену, залитую кровью, которая никогда не отмоется, на сетки, за которыми ранее возбуждено кричали Ванкру, на трон, на котором сидела Октавия, приговорившая когда-то Беллами, Индру, Гайю, её, Гриффин, к смерти.
И будто из другой жизни отрывки проносятся перед глазами с чудовищной скоростью: предательство, пощечина, неверие, оставленный в Полисе Беллами, черви, Мэди, идущая рядом и нарочно бросающая: «Что ж, теперь он точно мертв».
И её качает.
Вот так просто потерять равновесие.
Потому что теперь — да, теперь он, действительно, мёртв.
— Октавия сюда не приходит. По понятным причинам, — тихо поясняет Миллер, всё ещё нанизывая её на прутья злости, но потом постоянно теряется, видимо, не верующе прокручивая ту ужасную весть, что она принесла с собой.
Кларк кивает.
Сталкиваться с демонами — отстой.
Они, словно ожившая тьма, обволакивают с ног до головы, заглядывают в самую душу пустыми глазницами, стучат костями, ухмыляются, склоняют почти играючи неживые головы и, очевидно доминируя, психологически давят, скручивая правдой.
Истиной о том, что Кларк — чудовище.
Монстр.
«Простил ли? Тогда почему его нет здесь, в этом воспоминании? Я скажу тебе, почему. Потому что ты слишком боишься столкнуться с ним лицом к лицу. Потому что ты знаешь, что он думает, что ты — монстр, который бросит любого».
В том числе, его.
Она храбрится, отмахивается от тёмного воспоминания из недр собственного мозга и переводит взгляд на Мэди, которая недовольно, почти презрительно качает головой.
— Как ты могла? Как смогла убить Беллами?
Найтан чувствует себя не в своей тарелке, становясь свидетелем разворачивающейся семейной драмы, и предпочитает уйти.
-… человека, которого вызывала по рации каждый день на протяжении шести лет? Человека, который спасал тебя от безумия?
— Мэди…
-… человека, который вытащил тебя с того света…
— Мэди!
Но девчонка была непреклонна, её глаза наливались яростными слезами, она шагала к ней навстречу, не понимая ничего из того, что произошло. Не понимая, как Кларк смогла убить своего лучшего друга и…
— …человека, которого рисовала чаще всех. Человека, которого так сильно любила!..
— МЭДИ, ПРЕКРАТИ!
Девочка часто дышала, не сводя с неё пронзительных глаз, в которых горел огонь пояростней Праймфаи. И так напоминала ей себя.
Ту, которая видеть не могла собственную мать, узнав, как последняя предала отца, вследствие чего его не стало.
Как не могла допустить и мысли о прощении.
И как Беллами посоветовал ей сделать это.
— Я сделала это, потому что была должна! Спасти тебя. Беллами представлял опасность, он…
Мэди не стала слушать, она сильнее замотала головой.