— Глупцы, вы не понимаете, кто перед вами. Не мешайте мне, и я вас отпущу.
Маленький помощник рвался в незримых путах, но даже рта не мог раскрыть. Ворожея попыталась освободиться, но чужая воля полностью подчинила её. Невидимая рука усадила Любаву на стул и поставила Шишка рядом.
— Скоро рассвет, пора начинать.
Женщина склонилась над бледной девочкой, испуганно глядящей на неё, и положила руку на мокрый лоб. Раздавшийся детский крик проник внутрь и сжал сердце Любавы. Казалось, с бедняжки сдирают кожу, она выгибалась дугой, силясь сбросить прижавшую её к подушке ладонь. Но даже этот крик не скрыл от ворожеи плача матери за дверью.
Мучительная пытка продолжалась, и Любава чувствовала, как тает её собственная жизнь. Она взмолилась о смерти.
— Глупенькая, не время тебе умирать, — склонилось над ней жуткое лицо пришелицы.
Никто не заметил, когда стихла девочка. Теперь звенящая тишина висела над домом. Женщина распахнула дверь.
— Вы заплатили свою цену. Иди к дочке, — сказала она и через порог перевалилась молодая женщина. Она со слезами поползла к кровати и схватила тонкую ручку, лежащую на одеяле.
Девочка медленно повернулась к матери и слабо улыбнулась ей. Эта улыбка будто стёрла холодную силу, удерживающую Любаву.
— Пошли, с ними теперь всё будет в порядке, — прошелестел голос, и ворожея с помощником подчинились.
Троица расположилась в кухне. За дверью слышались голоса родителей, баюкавших своего ребёнка.
— Приятно слышать эти звуки. Одно из самых приятных в моей работе, — вновь облачённая в капюшон женщина сидела перед Любавой, и свет не проникал под сотканное из тьмы одеяние.
— Кто ты? И зачем пришла сюда? — повторила свой вопрос ворожея.
— Я одна из смертей, — просто ответила женщина. — Я пришла помочь девочке и излечила её.
— Одна из смертей? Вас много?
— Ты так мало знаешь, юная ворожея. Да, нас много. Есть Смерть от старости, есть Страшная смерть. И другие. А я — Лёгкая Смерть. Но мы не только убиваем, мы умеем и спасать.
— А те два ребёнка? Ты и их спасла?
— Да, они здоровы.
— Но почему их родители заперлись в доме и ни с кем не хотят говорить?
— Это было одним из условий. Самое лёгкое, честно говоря. За всё надо платить, и за здоровье своих детей тоже. Мало кто может выдержать крик ребёнка, вы сами это почувствовали. Чтобы излечить, приходится брать в оплату страх, боль и слёзы. Бывает, сердце матери не выдерживает, и тогда её душа уходит со мной, но это не моя цель. Родители платят кровью из своего сердца, а ребёнок — своим криком, своей болью. И ещё не известно, чья боль страшнее — тела или души. В этой деревне я получила плату, на которую рассчитывала. Все живы, и меня это устраивает.
— Поэтому ты взяла слово, что родители тех детей никому ничего не расскажут?
— Конечно. Если другие узнают наперёд, что их ждёт, плата потеряет свой смысл. И моя работа тоже. Приходится соблюдать правила.
— Но что за болезнь поразила бедных детей?
— Ты задаёшь правильный вопрос. Но ответить трудно. Что-то проникло в наш мир и вызывает смерть, не запланированную ни одной из нас.