Мне не нравилось просить дважды.
Он завыл в знак протеста.
— Это была камера за пять тысяч долларов!
— Считай, что тебе повезло, что это все, что было сломано. — Я отпустил его куртку и расправил ее для него, это движение было скорее угрозой, чем любезностью. — У тебя есть пять секунд, чтобы исчезнуть из моего поля зрения, прежде чем это изменится.
Папараццы был возмущен, но он не был глуп. Через две секунды он исчез среди деревьев, оставив после себя обломки своей бесполезной камеры. Через минуту после этого я услышал, как завелся двигатель и машина выехала со стоянки.
— Я узнаю его. Он из National Express — . Бриджит подошла ко мне, ничуть не удивленная таким поворотом событий. — Самая дрянная желтая пресса. Они, наверное, напишут статью о том, что я вступила в сатанинсткий кружок или что-то в этом роде после того, что ты сделал с его камерой.
Я фыркнул.
— Он заслужил это. Я не выношу людей, которые не уважают чужое личное пространство.
На ее лице мелькнула небольшая улыбка, первая, которую она подарила мне за последние несколько дней, и прежний холод ослаб.
— Он папарацци. Это его работа — вторгаться в чужую личную жизнь.
— Не тогда, когда люди на гребаном кладбище.
— Я привыкла к этому. Если я не во дворце, всегда есть шанс, что то, что я делаю, попадет в газеты. — В голосе Бриджит звучала покорность. — Спасибо, что позаботился об этом, даже если твой метод был более… агрессивным, чем я бы посоветовала. — В ее глазах остался намек на грусть, и я снова почувствовал странное напряжение в груди. Может быть, это было потому, что я имел отношение к источнику ее грусти — чувство, что я остался один в мире, без двух людей, которые должны были любить меня больше всего, рядом со мной.
У меня никогда не было такой родительской любви, поэтому, несмотря на дыру, которую она оставила, я не понимал, чего мне не хватает. Бриджит пережила это, по крайней мере, со стороны отца, поэтому я представлял, что для нее эта потеря была еще более значительной.
Ты здесь не для того, чтобы общаться с ней, придурок. Ты здесь, чтобы охранять ее. Вот и все. Неважно, насколько красивой или грустной она выглядела, или как сильно я хотел стереть меланхолию, окутывающую ее.
В мои обязанности не входило заставлять ее чувствовать себя лучше.
Я отошел.
— Ты готова? Мы можем остаться подольше, если хочешь, но через час у тебя мероприятие.
— Нет, я готова. Я просто хотела поздравить родителей с Рождеством и рассказать им о своей жизни. — Бриджит заправила прядь волос за ухо, выглядя стеснительной. — Это звучит глупо, но это традиция, и я чувствую, что они слушают… — Она запнулась. — Как я уже сказала, это глупо.
— Это не глупо. — В моей груди образовалось сжатие, которое распространялось, пока не задушило меня воспоминаниями, которые лучше забыть. — Я делаю то же самое со своими старыми военными приятелями. — С теми, кто похоронен в Вашингтоне, во всяком случае, хотя я старался выбираться в другие места, когда мог.
Они погибли из-за меня. Самое меньшее, что я мог сделать, это отдать дань уважения.
— Ты поддерживаешь связь со своими друзьями с флота? — спросила Бриджит, когда мы шли к выходу.
Я следил за тем, чтобы не появились папарацци или недоброжелатели, но вокруг не было никого, кроме нас и призраков из прошлого.
— Парочкой. Не так часто, как хотелось бы.
Мое подразделение было моей семьей, но после того, что произошло, выжившим стало слишком трудно поддерживать связь. Мы слишком часто напоминали друг другу о том, что мы потеряли.
Единственный человек, с которым я поддерживал постоянную связь, был мой старый командир, с которым я служил на флоте.
— Что заставило тебя уйти? — Бриджит засунула руки поглубже в карманы пальто, и я поборол желание притянуть ее ближе, чтобы поделиться теплом своего тела. Было чертовски холодно, а ее пальто не выглядело достаточно толстым, чтобы защитить ее от ветра.
— Это стало слишком. Командировки, неопределенность, похороны. Смотреть, как люди, с которыми я служил, умирают прямо у меня на глазах. — Теснота сдавила, и я заставил себя дышать, прежде чем продолжить. — Это испортило меня, и если бы я не ушел, когда ушел… — Я бы потерял то, что от меня осталось. Я покачал головой. — Это та же история, что и у многих ветеранов. Я не какой-то особенный.