Я сжимаю свои бедра вместе. Нет. Мне нужно поесть. Оргазм притупит боль, и я провела много часов, пока мама отсутствовала, прикасаясь к себе, пытаясь заполнить голод чем-то другим.
Это работает. Но только на некоторое время. А потом я снова становлюсь полым. Так же, как и сейчас.
Я провожу языком по распухшей губе. Он сделал это.
Мой бывший никогда не делал мне больно, чтобы принести пользу. Все было ради него.
С Мавериком, казалось, это было для нас обоих. Общая боль. Такую, которую мог бы дать мне сам Бог.
И Маверик может стать богом.
Я уже упала на колени ради него.
Я крепко закрываю глаза.
Я стараюсь не думать о нем. Он не вернется сюда. Я видела его лицо, когда он понял, где я живу. Видела его разочарование от езды по выбоинам. Видела, как он не хотел меня выпускать, потому что не мог поверить, что я живу в таком ужасном месте.
Да. Он не вернется. Мы не обменялись номерами. Я даже не знаю его фамилии.
Я пытаюсь найти киноверсию своей жизни, что я делаю уже много лет, чтобы выбросить себя из головы. Если бы это был фильм, какой бы это был фильм? У меня не так много хобби, и я не могу смотреть много фильмов, но у меня живое воображение. Это происходит с детьми, которых связывают и оставляют голодать, пока их мамы ищут члены и наркотики.
Если бы это был фильм, то это была бы мрачная романтическая комедия.
Маверик оказался бы очень милым парнем, которому не нравится бить меня и который делает это, чтобы побаловать меня. Он бы сбил меня с ног большой картошкой фри и густыми молочными коктейлями. Он убьет мою маму, сожжет этот трейлер дотла. Он женился бы на мне, связал бы меня в постели (но никогда не оставлял бы меня там одну), трахал бы меня до тех пор, пока я не перестала бы онемевать. Пока я не почувствую настоящую боль. Пока я не почувствую его боль.
Пока он также не сломается и не расскажет мне все свои страшные истории. Почему у него на лице перевернутый крест.
Я знаю, что не у всех татуировок есть истории, но эта… я хочу знать, что это такое. Может, это просто способ отпугнуть людей.
Это привлекло меня.
Это часть нашего фильма. Глупая девушка думает, что может очистить грехи самого дьявола. Но, возможно, она может.
Мама не возвращается до вторника. Обычно я беру ее машину на день, чтобы добраться до Ковчега. Это в десяти милях отсюда, и в хороший день я бы с трудом прошла этот путь без сильной боли.
В день, когда я не ела более двадцати четырех часов? Не получится.
Я достаю телефон после быстрого душа, намочив волосы, но не вымыв их. Я отправляю сообщение Коннору. Он передал мне свой телефон в первый день, когда я была там, не сказал ни слова, просто положил его мне в руки с открытыми контактами.
Я никогда не писала ему раньше. Он мог проигнорировать меня. Возможно, его вообще не будет сегодня в Ковчеге. Я хожу туда уже несколько недель, и он бывает там по вторникам, но не всегда. В любом случае, у меня нет другого выбора, и я умираю от голода. Голова болит, в животе грызущее чувство.
Я сжимаю свою бледную плоть после того, как отправляю Коннору сообщение со своим адресом, умоляя подвезти меня. Я не веду светских бесед. Коннор вообще молчит, я думаю, он оценит всю информацию сразу.
Проходит десять минут.
Я сижу на нитяном ковре пола в гостиной и смотрю на крошки от крекеров, которые мама, вероятно, оставила здесь несколько дней назад. Я тянусь к одному, не больше крошки, но это лучше, чем ничего.
Мой телефон вибрирует у меня на коленях.
Буду через пятнадцать минут.
Я все равно хватаю крошку, позволяя ей прилипнуть к коже. Кладу в рот. Я закрываю глаза, наслаждаясь вкусом.
На вкус это ничто.
Я кладу руки на живот и сжимаю его, надеясь, что пятнадцать минут пройдут быстрее, чем целый день и ночь вдали от дьявольского мальчика с голубыми глазами. Он не первый мой мужчина, и я сомневаюсь, что он будет последним.