— Но ми…
Все остальные слова оказались заглушены жадным яростным поцелуем, который и поцелуем-то назвать было сложно — скорее, актом обладания. Губы ещё ныли от частых укусов, а язык Люциуса уже хозяйничал во рту.
Она вырвала одну руку, и Малфой завернул их ей за спину. А дальше всё произошло настолько быстро, что Гермиона помнила урывками.
Ткань платья треснула по шву. Мельхиоровые пуговицы мужской рубашки холодили голую кожу.
Люциуса аж лихорадило. Он что-то отрывисто шептал, и можно разобрать было только «живой». Его губы прихватили грудь, прижимая языком, зубы укусили сосок.
Гермиона извивалась, как могла, но от трения о тело Малфоя внизу живота разгорался постыдный жар. Дыхание перехватывало, а из горла — только хрип… и сдавленный стон.
Она не понимала, что с ней творится.
«Он не может возбуждать! Просто не может! Этого вообще не может быть в реальности!»
Но этот безумный Люциус… его грубые жадные ласки и то, как он тёрся об неё, желая овладеть — всё это неожиданно заводило, заражало необузданным желанием, противиться которому не осталось сил.
Холодная оправа перстня Малфоя оцарапала кожу живота, и его длинные пальцы скользнули в трусики. Они настойчиво гладили клитор, сжимали его, а потом нетерпеливо проникли внутрь. Гермиона просила отпустить, стонала… и, кажется, насаживалась на них.
— Ну же… Ну… же…
«Это ведь не мои мольбы? Нет?..»
Малфой будто только того и ждал.
Звяк! Пряжка. Ремень. Рубашка. Всё прочь, всё долой!
А потом Гермиона чувствовала, как Люциус сжимает её плечи, как входит весь, растягивая её, ещё, и ещё, стараясь вбиться глубже, взять её всю.
Хрипло шепчет:
— Хочешь меня? Получи…
И отрывистые поцелуи жалили шею, ключицы.
— О Господи…
И она только крепче стискивала зубы, чтобы не начать унизительно постанывать: «Ещё, ещё!»
Люциус будто слышал её мысли и не сбавлял темпа.
— Хорошая девочка… Вот так… Да-а…
Он приподнялся на руках, и задвигался иначе, так, что каждый толчок задевал клитор, отдаваясь внутри вспышками удовольствия. Гермиона не выдержала, стоны рвались помимо её воли. Её тело жило какой-то своей жизнью, подаваясь Малфою навстречу, чтобы догнать ускользающее ощущение. Ещё немного… И вот…
— Не остана-а-а-а!..
Она не помнила, когда её так трясло и выгибало. И от жёстких последних ударов просто всхлипывала.
От слабости Гермиона не могла даже пошевелиться под тяжестью Малфоя, который горячо дышал ей в шею, засыпав лицо длинными прядями своей шевелюры. Смутно она понимала, что сейчас надо бы поднять его палочку, оглушить и трансгрессировать в аврорат. Но усталость навалилась плотной пеленой, а расслабленное тело желало одного — спать.
Последним, что она слышала, проваливаясь в сон, было:
— И кстати… где интимная стрижка, которую я велел сделать?
Глава 2. Привет, дорогая!
Вода пела, ударяя в гладкие кафельные стены, на которых волновалось заколдованное малахитовое море. Тёплые струи душа успокаивали, принося уверенность в том, что всё образуется. Гермиона закрыла глаза, намыливая душистым шампунем волосы. Когда не видишь собственное тело, меньше злости по поводу того, как оно могло так отреагировать на похотливого старого козла. Хорошо ещё, хоть проснулась утром одна, без него.