— Ты ведь знаешь, в чём причина, верно? Знаешь, почему я себя так… странно веду?
Гарри молча смотрел на неё, и Гермиона едва заметно сжала кулаки: так они сами втроём когда-то смотрели на родителей Невилла в Мунго.
— Знаешь, — быстро шепнул он ей на ухо, — как бы там не искалечила тебя эта сука Лестрейндж, я всё равно всегда вижу мою подругу, храбрую и добрую.
Гермиона отшатнулась.
— Лестрейндж? Когда пытала Круциатусом?
Гарри тихо добавил:
— Ты, конечно, сильная. И никогда в это не верила. Но ты изменилась с того момента. А потом, когда твои родители скандалили из-за того, что ты стёрла им память… я ещё тогда понял, это была Авада для тебя, и прежняя Гермиона, похоже, умерла.
Гермиона закрыла глаза и потёрла виски.
«Беллатриса! Именно! Вот кого напомнил смех отражения!»
— Так вот оно в чём дело… Гарри, послушай!
— И знай, — быстро поговорил он, — я никогда не оправдывал Рона… Просто я люблю Джинни, понимаешь?
— Встретила старого друга? — Люциус подошёл неожиданно, и Гермиона вздрогнула. — Мистер Поттер.
— Всего доброго, Гермиона. Мистер Малфой.
Гарри уходил от них по коридору, унося вместе с собой ответы на новые вопросы, которые всё множились и множились.
Гермиона с трудом дождалась, когда они наконец покинули Министерство через камин и оказались на Косой Аллее.
Люциус протянул ей руку.
— Ну что, готова? Идём к Мадам Малкин.
Он ожидал всего, чего угодно, но только не того, что она вычудила. Гермиона сделала шутливый книксен и улыбнулась:
— Сердечно благодарю вас, мистер Малфой, за то, что помогли мне вернуть палочку!
И трансгрессировала неизвестно куда.
* * *
Люциус обнаружил её минут через десять на Кавинтон-роуд, на крыльце двухэтажного дома из красного кирпича, обсаженного клёнами. Гермиона колотила в дверь что было сил, и та дрожала и прогибалась под неистовым натиском.
— Мама! Папа! Мама! Маа-а-а-ама-а-а!
Вдруг дверь распахнулась. На пороге показался низкорослый мужчина в клетчатой рубашке и потёртых джинсах.
— Какого чёрта ты творишь?! Я сейчас вызову полицию!
Узнав её, он замер и нахмурился.
— Чего тебе?
— Папа, папа… — Гермиона никак не могла набрать воздуха в грудь, чтобы спросить главное.
Она помнила отца совсем другим, а в этом мире он похудел и осунулся, глаза прятались в паутинах морщин.
— Какой я тебе папа? — передразнил он. — Ты же ведьма? А я человек! Ты ушла, отказалась от нас, жалких магглов. Так?
— Я была не права! — закричала Гермиона, глотая слёзы. — Это была ошибка! Папа, скажи… скажи, пожалуйста… мама, где мама?
Отец замер, с недоверием и презрением глядя на неё.
— Её нет.
— Где она? В гости уехала, к бабушке? Куда? В Колвер?
Он смерил её холодным взглядом и бросил:
— Загляни-ка на Хайгейт, дочка, — голос его дрогнул. — Умерла она! Не вынесла твоего предательства!
И с треском захлопнул дверь.
Гермиона растерянно протянула руки к дому, не то желая обнять, не то, вопрошая: что же это, за что же это? Но дверь оставалось закрытой. Глухой. И немой. Хайгейт — это ведь… Это Лондонское кладбище.
Она прислонилась спиной к косяку и бессильно съехала на вытертый коврик у крыльца. А потом бросила под ноги палочку — зачем она, если не может вернуть маму? И, сжав в кулаках длинные пряди, зарыдала от боли.
Гермиона ревела некрасиво, размазывая солёные слёзы по щекам, и не сразу заметила, как рядом опустился Люциус. Он просто сидел и молчал, покручивая в руках её палочку.
В доме наверняка слышны были эти звуки, но никто не вышел. Только жёлтые листья с клёнов падали на крыльцо и шуршали, подгоняемые тёплым лондонским ветром. У соседей кто-то равнодушно включил музыку. Где-то за забором лаяла собака.
Люциус не делал ни единой попытки хоть как-то утешить её, а Гермионе именно в этот момент хотелось, чтобы её хоть кто-нибудь обнял, пусть даже Малфой. Хотелось хоть немного тепла.
— Я так надеялась… — прорыдала она, — что хотя бы здесь… она будет жить… а я её обниму… хотя бы ещё ра-а-а-аз!.. я будто второй раз её потеряла…