— Мне все равно, что ты сделала, — говорит он, его слова обжигают мою кожу. — Мне все равно, с кем ты была, ты понимаешь?
У меня перехватывает дыхание. Мы снова говорим об этом. Я думала, ему не понравится эта часть. Я думала, он не захочет это слушать. Никто другой не хотел. Вот почему я никогда не встречалась. И, возможно, он не хочет этого слышать, потому что я не хотела слышать о беременной девушке. Я не хочу думать, что один из его первых, один из самых важных, не будет со мной. Это может сделать меня ужасным человеком. Сумасшедшей. Но мне все равно.
Я понимаю.
— Ты понимаешь? — спрашивает он меня снова, его пальцы крепче сжимают мое горло.
Я киваю.
Он стонет мне в ухо, его дыхание обжигает мою кожу.
— Теперь ты моя, Лилит. Ты моя с этого момента.
Одна его рука все еще на моем горле, другой он собственнически тянет вниз по моему телу, пока не оказывается там, между моих бедер. Прямо там, где я хочу, чтобы он был.
Он хватает меня, сильно.
— Это. Это мое, — его рука возвращается вверх, и он берет одну грудь, затем другую, проводя большим пальцем по моим соскам. — Мое, — снова рычит он.
Он отстраняется, одна рука все еще на моем горле. Другая — на моей груди.
— Вся ты. Теперь ты, блядь, моя.
Я думаю о девушке. О ее ребенке. Об Атласе и других Несвятых. О том, что Риа говорила о них. О том, кто они такие. Что они делают. Я думаю обо всем этом, но мне все равно. Сегодня вечером он — не он, а я — точно не я. Потому что та я, которая покинула мою квартиру, хотела умереть. Той я, которой я была всего несколько часов назад, уже давно нет, потому что если бы ее не было, меня бы сейчас здесь не было.
Но я здесь.
Он подхватывает меня и бросает на кровать, я переворачиваюсь на спину.
Он тянется к чему-то из моего поля зрения, а потом он встает на колени, его глаза пожирают меня, одна рука лежит на моей груди. Он протягивает бутылку, как подношение.
Ром.
Извращенное, больное причастие, от которого я не откажусь.
— Прежде чем ты примешь это, ты должна кое-что сказать, — он все еще прижимает одну руку к моей груди, все еще стоит на коленях надо мной.
— Что? — спрашиваю я с любопытством.
— Клятву смерти.
Он роняет бутылку на кровать и грубо сжимает мои запястья над головой. Он наклоняется, его рот накрывает мой, когда он произносит слова, которые я должна повторять за ним.
Я связываю себя с тобой этой ночью,
Независимо от того, как будет двигаться нож.
Через кровь и кости,
Плоть и сердце,
Смерть может прийти,
Но мы не расстанемся.
Я повторяю каждую фразу ему в рот, а он, держа мои запястья одной рукой, тянется к бутылке рома, откручивает зубами пробку и подносит бутылку к моему рту.
— Это значит, что ты моя на эту ночь, Лилит, независимо от того, что я с тобой сделаю. И я не хочу играть в хорошие игры. Я хочу вытрахать из тебя ощущения каждого мужчины, которого ты когда-либо имела, — он проводит языком по моему горлу. — А теперь открой пошире.
Я открываю рот, высунув язык, и он улыбается. Затем он медленно выливает ликер на мой язык, и я наслаждаюсь его жгучестью.
Его рот встречается с моим, и мы пьем вместе, ром льется по нам, пока он не выбрасывает бутылку так же, как выбросил мой пистолет. Нам не нужны эти вещи. Не сейчас. Мы сами друг для друга наркотики. Мы сами друг другу оружие.