Как всегда.
Пробую встать. Усилий не хватает. Не могу приподняться. Не могу опереться. Не могу ни за что зацепиться. А Сёма видит. Знает, что не встану. Не сейчас. Помогает. Поддерживает. Проверяет, смогу ли стоять сам. Я валюсь, как марионетка. Сёма держит. Отводит до кухни. Там жарко. Душно. Пахнет жареным яйцом.
Запах едкий. Сильный. Он врезает в мозг и приносит острую боль. От него тошнит.
Я закрываю глаза. Замираю. Перестаю дышать. Сёма что-то спрашивает. Не слышу. Пытаюсь открыть глаза. Посмотреть на него. Но не вижу. Расплывается. Желудок сокращается. Брыкается. Рот наполняется слюной. Ещё немного и вырвет.
Меня трясёт. Я падаю на пол. Открываю рот. Из него течёт слюна. Я задыхаюсь. Запах продолжает резать. Желудок – толкать волны. Из глаз идут слёзы. Меня пережимает. Сёма что-то говорит. Держит за плечо, чтобы я не завалился. Не задохнулся. Пытаюсь сделать вздох. Не получается. Слюна ещё течёт. Желудок работает. Но меня не тошнит.
Это продолжается несколько минут. Потом прихожу в себя. Запах пропадает.
Смотрю на Сёму. Он ещё держит меня. Смотрит и опять спрашивает, как я.
Ему не противно? Не мерзко?
Я продолжаю плакать. Ничего не говорю. Смотрю на него и плачу. Он только трепет по плечу.
Усаживает на стул, сам вытирает с пола. Мне стыдно. Это должен делать я. Но только слежу за ним. Он не выглядит усталым или раздражённым. Для него это кажется нормальным. Будто ничего такого нет.
— Кирилл, — зовёт, а я поднимаю глаза.
Салфеткой Сёма вытирает моё лицо. Губы. Подбородок. Берёт другую и вытирает щёки.
— Чуть не стошнило, да? У самого такое пару раз было. Неприятная фигня. — Сёма меняет салфетку и вытирает под глазами. Потом лоб. Я вспотел. — Из-за чего? — спрашивает он, а я смотрю на плиту. — Из-за запаха? Извини, не подумал. Сейчас окно открою.
Хочу сказать, что уже привык. Но не успеваю. Сёма дёргает занавески. Свет бьёт по глазам. Я отвожу их в сторону. Сёма открывает окно. С улицы тянет ветер. Там шумят деревья и кричат дети. Почти безвредно. Потом ставится темнее.
Сёма наливает чай и присаживается рядом.
— Наверное, тебе что полегче надо, — он говорит о яичнице. Нужно сказать, что я съем. Не сейчас. Потом. Но съем. Ему не нужно думать об этом. — Бульон сварить, что ли? — Сёма думает, а я хочу сказать, что не надо.
Не надо столько тратить на меня. Не надо следить за мной. Займись своей жизнью. Не беспокойся обо…
— …мне, — жалко выдавливаю, а Сёма смотрит. Мои первые слова.
— Извини, что? — тихо спрашивает он, а мне стыдно.
Опять текут слёзы.
Разве я сделал что-то, чтобы заслужить заботу? Лишь помню, что мы познакомились в универе, я рассказал ему что и где, к кому лучше обращаться за помощью, с кем лучше не вступать в конфликты. Потом узнал, что он мой сосед. Разве было что-то ещё? Мы общались по-особенному? Ничего не помню. Словно ничего и не было.
Возможно, так. Ведь я не помню.
Голова начинает гудеть.
— Кирилл?
Сёмин голос близко. Он совсем не похож на него. Он добрый. Нежный. Он беспокоится обо мне. А я ничего не могу дать взамен. Не могу быть для него хорошим собеседником. Я даже сказать не могу, что меня тошнит от запаха. Не могу поблагодарить. Не могу позаботиться о нём. О себе. Не могу убраться дома. Не могу приготовить поесть. Не могу поесть. Не могу встать.
Ничего не могу.
Вернуть долг подавно. Могу только брать. И отбирать.
Я делаю вдох. Смотрю на Сёму. Открываю губы, а горло сжато. Двигаю челюстью вверх-вниз, а звук выдавить не получается. Больно. Я пытаюсь. Всеми силами. Настолько, что голова болит сильнее.
— Всё нормально, — говорит Сёма, — не заставляй себя.