Иеления гладила волосы единственной дочери и немного раскачивалась на кресле.
— Несколько дней назад, вот здесь, на этом месте, я совершила одну серьезную ошибку. Я не должна была смотреть, как ты ползаешь у меня в ногах и просишь прощения за украденные монеты.
— Мама, не надо… пожалуйста.
— Нет, я твоя мать. И то, что я сказала потом. О том, что люблю Лариэль больше тебя. Это неправда. Пойми, я была не в себе. Лариэль умирала, и я боялась ее потерять.
— Я все понимаю, правда. Мама я люблю тебя. Очень люблю. Ты для меня самая родная. — Мариэль встала с колен и прижалась к матери. Она целовала ее шершавые руки и мокрые глаза; седые волосы, окрасившиеся за одну ночь и милые морщинки на лбу. Проговаривая слова любви и нежности, она никак не могла остановиться. Запас не выговоренных слов за все годы не кончался.
Иеления улыбалась и отвечала на поцелуи дочери.
— Мариэль, присядь, моя дорогая, я не закончила. Все самое важное впереди.
— Да, продолжай, конечно. — Опустившись и снова положив голову на колени, Мариэль замерла в совершенном блаженстве.
— Вас с сестрой отравили одним и тем же ядом. Видимо, очень хорошо замаскированным под эхинацею. Но твой организм, вместе с противоядием, которое я в тебя влила, выдержал и вытащил тебя из лап смерти. Твоей сестре не повезло.
— Мама я не знала, что это был яд. Когда я давала Лариэль это лекарство, я плохо понимала, сон это был или явь.
— Это уже не важно. Мамондик Жмунь видел, что произошло, но не мог остановить тебя, потому что сам не знал, что в закрытых пузырьках. Моя беспечность сыграла с нами злую шутку, прежде чем мне уходить за письмом и посылкой к бабушке Глиндменель, мне нужно было проверить эти пузырьки. Но я была уверена, что они были в моей накидке.
— Оказалось, что это я влила в Лариэль лекарство и убила ее.
— Ты же не знала, Мариэль! Я верю в то, что ты хотела помочь. Не вини себя, это ни к чему хорошему не приведет.
— Ну как же мне жить теперь с этим? — Мариэль уткнулась в колени матери и зарыдала.
— Единственный кто нам может помочь, это твоя бабушка Глиндменель. Вот к ней-то мы и отправляемся завтра утром.
— Что? Нет, я не могу, а как же Виктор? — Мариэль посмотрела на дверь, и все ее сознание вместе с телом потянулось к любимому.
— Ничего страшного, если твой ненаглядный побудет без тебя. Разлука вам пойдет только на пользу. Проверите свои чувства, вам это сейчас не помешает. А то оторваться не можете друг от друга. Мариэль, ответь мне — ты любишь его?
— Мама… я не знаю… наверно.
— Вот и узнаешь. Время все расставит по своим местам. Не представляешь, сколько раз мы с твоим отцом расставались.
— Не может быть. — Мариэль вытерла слезы и с интересом посмотрела на мать.
— Потом расскажу, а теперь нам пора делать ужин для нашего гостя и собираться в дорогу.
— Значит, мы идем в деревню к бабушке ради меня? И все?
Иеления поцеловала дочь в макушку и поднялась с кресла.
— Я не была в своей родной деревне Фьоре много лет. Но дорогу помню, словно никогда оттуда и не уходила. Мы идем к нашим родным по многим причинам, но самая важная, другая.
— Какая же? — неуверенно спросила Мариэль.
Иеления взглянула на яркую луну, освещающую веранду и произнесла:
— Твоя сестра Лариэль ждет нас. — Эльфийка смахнула слезинку и открыла дверь домой.
Иеления вошла в дом, и даже не взглянув на временного постояльца, сразу же пошла на кухню. Остановив на нем взгляд, она бы точно не смогла удержаться и спросила бы его: «Знал ли он Тамиора, когда тот служил королю?» Почему-то она была уверена, что они могли общаться, хоть и возраст их был неподходящим для дружбы мальчика и взрослого мужчины.
Отчего такие мысли вдруг возникли в голове Иелении? Может оттого, что охотник очень напоминал ей любимого мужа. В молодости он был красивый, но своенравный. Оба мужчины были схожи еще и тем, что были не эльфами, но людьми. Напористыми и очень притягательными людьми.
Иеления всегда любила таких мужчин, которые умеют постоять за себя и своих родных, а еще сделают все ради чести и долга.