Ренсинк Татьяна
***
Родилась вчера ты — и завтра умереть должна.
Кто же дал тебе жизнь на этот короткий миг?
Красотой сияешь ты, чтобы так недолго жить,
Чтобы отойти в никуда — так свежестью пылаешь!
Напрасно ты себя надеждой утешаешь —
Тебе суждено отцвести, как отцветают все,
Обречённость лежит в самой твоей красоте,
Так как преждевременно ты увянешь и умрёшь.*
-Эта песня про меня, - прошептала Маргарита, летая в думах и слыша песню, что пела сестра Рамона.
Та с братом и мужем тоже дожидалась на станции отправления поезда. Звуки её гитары были слабыми, нежными, а песня на испанском языке печальная. Слушая внимательно слова, Маргарита понимала каждое слово и казалось, что обращаются этой песней именно к ней...
-Ничего, доченька, - погладил её руку отец. - Вот приедем к тётушке, будет легче...
Но Маргарита будто не слушала.
На вокзале пришлось долго дожидаться отправления поезда. К вагонам никого не подпускали. Полиция с контролёрами что-то в каждом купе проверяли, но, так ничего и не обнаружив, разрешили наконец-то пассажирам занимать места.
Держа отца под руку, Маргарита подняла стоящую возле ног сумку, да последовала к вагону.
-Простите! - оставив общество сестры с её женихом, Рамон примчался к Маргарите.
Он обратился сразу к удивлённо взглянувшему её отцу:
-Простите, умоляю, за моё упрямство, но раз нам по пути, разрешите путешествовать с вами? Я чувствую себя лишним в компании сестры и её избранника.
-Вы не на шутку назойливы, молодой человек, - строго выдал тот. - Мы путешествуем одни, а посему прошу оставить нас в покое.
С сожалением смотрел Рамон им вслед, о чём-то думая и пытаясь что-то придумать. Он скорее помчался в соседний вагон, куда скрылись его спутники, и Маргарита вздохнула свободнее. Чувство, что наконец-то ей с отцом не будет мешать никто, помогало снова углубиться в свои переживания, отпускать которые никак не хотелось.
Пусть солнце снова сияло на просторах небосвода. Пусть грело. Пусть радовало большинство живущих на земле. Только не замечала его ласки Маргарита...
-Каков наглец, - усмехнулся отец, когда сел в их купе и с облегчением вздохнул.