Молчаливый, неподвижный, застывший в густом тумане лес окружил ее со всех сторон. Она едва успела вскочить на ноги и замерла в ужасе: из-за толстого ствола дерева выдвинулась огромная черная фигура. Чудовище, монстр в длинной рясе с наброшенным на голову капюшоном стоял к ней спиной.
Она похолодела, уже видя, что он разворачивается, уже понимая, что он ее заметил, — и крик застрял у нее в горле.
Как в замедленной съемке, рука в черной перчатке поднялась, откинула назад капюшон…
Свет вспыхнул так ярко, что ослепил ее.
И Рей проснулась.
Застрявший крик ужаса вылетел из нее тихим стоном уже наяву. Рей открыла глаза, переводя дыхание и пытаясь успокоиться. Тусклое утро сочилось в маленькое окно над кроватью, занавешенное куском выцветшего от старости грубого льна. Пахло сырым деревом, мелкий дождь стучал по крыше.
Она села в постели, откинула занавеску, выглянула во двор — внизу по траве расхаживали две мокрые, взъерошенные курицы, лежали дрова под навесом. На крыше низкой пристройки дымила труба.
“Шато де Такодан”. Деревенское бистро с парой комнат наверху для постояльцев — где она и заночевала.
Рей быстро оделась и спустилась вниз по скрипучей лестнице. В общем зале Маз Каната варила кофе на маленькой плитке. Рей вежливо поздоровалась, с удивлением отметив, что старуха почему-то не воспользовалась кофемашиной. Наверное, та просто сломалась…
Будто ожидав ее появления (вернее, его — восторженного юноши Рене, мысленно поправила себя Рей), Маз молча кивнула на барный стул за стойкой и придвинула тарелки. О! Завтрак был неожиданно обильным. Хлеб и сыр, круассаны, тергуль… И даже яичница с помидорами!
Рене смутился, начал бормотать, что ему столько не надо, что он обойдется, но старуха только шикнула на него, и вернулась к своей турке.
Еда была очень вкусной, и Рей понимала, что подкрепиться необходимо, — неизвестно, когда в следующий раз удастся поесть, — но от волнения кусок не лез в горло. Мысленно она уже была не здесь: представляла, как стоит у ворот монастыря, и лихорадочно размышляла, не забыла ли чего, все ли предусмотрела. Подготовка требовала особой тщательности, малейшая оплошность могла стоить ей жизни. С такими вещами не шутят, По был прав. Не прав он был в том, что считал, будто она не понимает, насколько это опасно…
Чашка ароматного черного кофе была придвинута все так же молча. Рей положила кусочек сахара, размешала, сделала глоток. Это было… неожиданно. Она даже с изумлением заглянула в чашку. Что мадам Каната туда положила? Казалось, можно было разобрать нотки корицы и кардамона, чуть шоколада, но еще туда определенно были добавлены какие-то травы. Тем не менее, вкус был приятным — мягким, обволакивающим, словно постепенно раскрывающимся.
Неспешно отхлебывая кофе маленькими глотками, Рей разглядывала полки со старыми пыльными бутылками над потемневшей от времени обшарпанной барной стойкой. Сколько лет они тут стоят? Жизнь в этом месте была такой размеренной, неспешной, однообразной, будто застыла во временной петле, и Рей сейчас заряжалась этим духом спокойствия и невозмутимости. Вчерашний вечер с его гнетущей атмосферой страха и неизвестности казался… почти что сном. Несколько минут передышки — тишины, покоя и концентрации на текущем моменте. Она повторила про себя главные правила: не принимать решений сгоряча. Действовать хладнокровно. Полагаться на разум.
Это ей давалось с трудом — природная горячность часто брала свое вопреки здравому смыслу.
Да, полагаться на разум. Но и доверять себе, своим чувствам. Не позволять голосам из прошлого заставить ее сомневаться в себе.
— Не передумал? — вдруг спросила Маз, так, будто продолжала их прерванный диалог. Она перетирала стаканы за стойкой, разглядывая их на свет.
Рей вздрогнула, возвращаясь в роль Рене.
— Нет, мадам, мое решение твердо. Я не сверну с этого пути.