Сунув в карман рясы странный “паек”, Рей огляделась: монахи и послушники расходились по своим кельям. Сумерки сгущались все сильнее. Медленно и незаметно наползал туман, холодало, и брусчатка монастырского двора стала скользкой от мороси, а в тишине наступающего вечера скрип захлопывающихся то тут, то там дверей казался особенно тоскливым и неприютным.
Рене Морель, подражая всем остальным, сложив руки на груди и опустив голову, направился к своей комнате. Рей уже размышляла, как сейчас будет обустраиваться на ночлег: после напряженного дня ей уже не терпелось лечь в постель. Пусть даже там холодно и сыро, главное, что есть кровать…
Черная тень шагнула ей наперерез словно из ниоткуда: от неожиданности чуть не вскрикнув, Рей замерла на месте. Она подняла голову и вздрогнула, сердце заколотилось в горле: тот самый огромный монах, что наблюдал за ней в церкви на проповеди, чудовище из ее сна, стоял прямо перед ней. Он был в капюшоне, а снизу его лицо на манер высоко поднятого воротника закрывала широкая кожаная повязка, так что видны были только глаза.
Черные. Внимательные. И неожиданно очень выразительные. Даже… красивые? Рей поймала себя на том, что растерянно смотрит в них, не в силах оторваться.
— Ты новенький? — раздался глубокий низкий голос.
— Да, мессир, — проблеял Рене Морель, наконец скромно опустив взгляд на свои сложенные руки.
— Ты знаешь, кто я?
— Нет, мессир, я еще только…
— Я приор этого монастыря. Второй человек после аббата, нашего верховного лидера.
“Кайло Рен!” — похолодев, ахнула про себя Рей.
— И я наблюдал за тобой в церкви, — продолжал приор. — Ты не был достаточно прилежен на молитве.
Рене Морель счел нужным смиренно промолчать, глядя в землю, пока Рей панически обдумывала, чем ей грозит подобное заявление.
— Ты получил благословение на ночь? — допрос продолжался, голос пробирал до самых печенок.
— Д-да, мессир.
— За твое небрежение я лишаю тебя ужина. Дай сюда свой паек. Ты его не заслужил.
Рей судорожно сглотнула. Навстречу ей протянулась рука в черной перчатке.
— Простите меня, мессир, — забормотал Рене Морель, — я…
— Ты вынуждаешь меня повторять тебе дважды?
Взмокшей, дрожащей от страха рукой Рей полезла в карман рясы и вынула лепешку. Та тут же исчезла в широченной ладони приора.
— Это даже не наказание, — в низком голосе теперь звучали жуткие металлические нотки. — Лишь предупреждение. О том, как я наказываю, ты еще узнаешь.
Он развернулся, не дав Рене Морелю сказать хоть слово, и исчез, будто растворившись в тумане.
В комнате было полутемно, горела только настенная лампа в форме свечи.
Рей, не раздеваясь, лишь сбросив рясу, нырнула в постель под тонкое одеяло, стуча зубами от холода и пытаясь согреться. От голода сводило живот.
Чудовище! Садист! Отобрать у мальчишки еду! “Не был”, видите ли, “достаточно прилежен на молитве”! Здоровенный лось двухметровый, а ничего другого, как над слабыми издеваться, не умеет! Власть свою показывает, понимаешь ли! “Второй человек после аббата!” Да пусть подавится этим “благословением”!
Ну да ладно, таким “ужином” она все равно бы не наелась, так что черт с ним. Лучше заснуть — хотя бы голода не чувствовать.
Она привстала, ища выключатель лампы, но его, к удивлению Рей, не обнаружилось. Впрочем, буквально через минуту, раздался протяжный одинокий звон колокола, и лампа-свеча погасла.