Пока Драко осыпал проклятиями магла, придумавшего джинсы, она попыталась подняться, оперевшись на локти, но его звенящий металлический тембр безапелляционно прервал движение:
— Лежи.
Мягкие губы плавно продвигались вверх по внутренней стороне бедра, заставляя ее кожу буквально гореть, а разум держаться на границе с бессознательным. Гермиону накрывала беспомощность. Она чувствовала, как что-то теплое обволакивает ее, лишая остатков воли и вынуждая сдаться.
Она потерялась во временных интервалах, когда Малфой, сняв с нее оставшееся белье, провел влажным языком по клитору. Это было похоже на танго, на бесконечную сладкую агонию, на падение в бездну. Будто он проходился кубиком льда по ее нервным окончаниям, проверяя границы чувственности.
— Ох, черт! — сжав кулаками мягчайшие простыни, Грейнджер откинула голову назад, изо всех сил пытаясь не сомкнуть ноги.
Драко ни на секунду не прерывал ласк, словно дорвался до сладкого после принудительного строгого поста. Гермиона рефлекторно дернулась, когда он бесстыдно проскользнул языком внутрь, но Малфой, подхватив ее за впадинки под коленными чашечками, жестко зафиксировал обе ноги, не позволяя ей лишить себя наслаждения.
Ее стоны не были прикрыты ханжеским стыдом, возможно, потому что «прошлые они» знали друг друга почти наизусть. Она была обезоруживающе откровенна и от этого прекрасна.
Гермиона почувствовала, как вслед за языком исчезло его теплое дыхание, и она, пытаясь сделать вдох, запнулась, проговаривая фразу едва ли не с оттенком моления:
— П-пожалуйста…
Не глядя отбросив в сторону остававшуюся на нем одежду, он встал на колени, дразняще пару раз провел головкой по ее коже, размазывая смазку, стекающую по внутренней стороне бедра, и, оставляя слегла красные отпечатки, надавил на ногу, поднимая ее ближе к груди Гермионы. А затем, нависнув над ней, пальцем мазнул по губам, будто стирая помаду, которой она никогда не пользовалась:
— Тш-ш, моя девочка. Потерпи.
— Мерлин, Малфой, если это какая-то извращенная запоздалая месть, то я тебя…
Он толкнулся бедрами внутрь, попадая в окутывающий, пленительный, такой необходимый ему жар. Невысказанные слова и писк от небольшого чувства дискомфорта были заглушены настойчивым языком, проникнувшим к ней в рот.
Это все казалось настолько правильным: ее дрожащие от нетерпения губы, сплетенные руки, путанный, едва различимый шепот. Она была его. Принадлежала ему. Растворялась в нем.
Гермиона ощущала напряжение мышц в его бедрах, твердость костей, когда темп соприкосновения их тел перешел от анданте до виваче, она почувствовала нестерпимую близость финальных аккордов и, отпустив струну напряжения, издала сдавленный гортанный вскрик, проваливаясь в расплавленную патоку удовольствия.
Он смотрел на нее, пытаясь справиться с собственным возбуждением, бьющим через край. Прикрытые веки, беспорядочно разбросанные по одеялу пышные волосы, истерзанные красные губы, она пыталась восстановить дыхание, лежа с широко открытым ртом.
Драко трансфигурировал свой ботинок, брошенный около кровати в атласный галстук, так напоминающий форму Слизерина, зная, что она обязательно придаст значение этому лейтмотиву. И, не дав ей времени перевести дух, а ему окончательно остыть, резко потянул на себя. Не исключено, что ее позвонки хрустнули от такого неожиданного перемещения.
Глаза отсвечивали ожиданием с примесью крайнего удивления, пока она не опустила взгляд на то, что он держал в руках. Мелькнуло безусловное понимание и неоновый огонь, Гермиона приоткрыла губы, собираясь что-то сказать, но он ее опередил:
— Помнишь картину в галерее? — Драко медленно растягивал слова, накидывая на ее шею галстук и затягивая его чуть ли не до основания. — Признайся. Тебя же это возбудило. Напомнило прошлое?
Она выжидательно молчала, до сих пор находясь в сладостной прострации, но закусила губу, не желая лгать на столь провокационный вопрос. Но он и не ждал ответа, ее реакция в тот день была красноречивей любых слов сейчас.
Драко нежно провел пальцами по ее лицу, убирая с него прилипшие кудри, и, посмотрев из-под полуопущенных ресниц, приказал: