В плотной синей мгле осеннего вечера интернатские окна заманчиво светились золотыми огнями, моросящий дождь делал их зыбкими и призрачными. Наш «дом с привидениями» выглядел на редкость живописно и при наличии воображения даже жутковато. Так что пока я шел по центральной аллее через влажно шелестевший темный парк в голове теснились образы из разных виденных мной фильмов ужасов, не хватало только заунывного воя хищников или зловещего уханья сов. Это немного щекотало нервы.
Глава 16 Возвращение Йойо
В комнате было темно и пусто, но тепло. Скинул мокрую куртку и, повесив ее сушиться на спинку стула, потрогал батарею. Она была такой горячей, что обжигала пальцы. Ну, наконец-то! Не зря в последнее время в этих древних чугунных монстрах с частоколом ребристых секций слышалось тонкое мелодичное журчание. Я тогда закрывал глаза и пытался представить себя лежащим на берегу говорливого лесного ручья. Немного погрел о батарею озябшие, покрасневшие руки, потом осмотрелся и понял, что Йойо еще не появлялся. Не было ни его куртки, ни гитары. Меня это встревожило. Обычно он не уходил надолго. Где он мог так задержаться? Ведь даже не сказал куда пойдет. Может, решил нанести ответные визиты своим ночным приятелям? Все равно странно. Зачем торчать у них весь день, когда они сами вот-вот должны нагрянуть. Тревога не унималась, и я пошел к Птице. Может она знает, куда мог запропаститься мой неугомонный сосед. Все же почти ночь на дворе. Да и хотелось увидеть ее, убедиться, что все в порядке. Однако и Птицы тоже не было. В ответ на мой вопрос Елка только пожала плечами: где-то здесь. Я бестолково заметался по коридорам, не зная куда пойти и где ее искать. Безрезультатно пробежавшись по этажам, свернул на лестницу черного хода. Там было темно. Лишь через небольшие окна, прятавшиеся в глубоких нишах, проникал на площадки свет уличных фонарей, разбавляя царивший здесь полумрак. Где-то наверху горела тусклая лампочка. Эту лестницу мало кто использовал по назначению, особенно по вечерам, место было какое-то жутковатое, да и находилась она в самом конце длинного коридора с нежилыми комнатами. Впрочем, для любителей уединиться все это было только на руку. Здесь частенько назначали свидания, когда погода не располагала к прогулкам, или просто было лень куда-нибудь тащиться. Причем парочки могли не опасаться, что их кто-то застанет врасплох. Двери, ведущие на лестницу с этажей, были такие скрипучие, что вполне заменяли собой сигнализацию. Впрочем, мало кто из интернатских страдал от застенчивости.
Я спустился вниз до самого подвала, но там никого не было. Пришлось вернуться и подняться выше, на площадку третьего этажа. Птица сидела на корточках, на полу, сжавшись в комок и почти сливаясь в густой тени со стеной. Я облегченно вздохнул, присел рядом и попытался заглянуть ей в лицо:
— Еле нашел! Ты от кого здесь прячешься? — До меня вдруг донеслось ее учащенное дыхание. — Эй-эй! Ты что, плачешь что ли?
Я осторожно взял ее за плечи:
— Эй, Птица, да что случилось-то? Ты можешь мне сказать? Тебя обидел кто-то? Девчонки, Роза?… Это он да, Птица, Син?
Когда я упомянул про Синклера, она отрицательно помотала головой, но не сразу, и плач стал словно горше. Я поднялся, увлекая ее за собой и, поддавшись внезапному порыву и поражаясь собственной дерзости, обнял. Наверное, со стороны мы стали похожи на парочку, но в тот момент я об этом даже не думал. Мне только хотелось, чтобы Птица перестала так горько плакать, хотелось как-то утешить ее. Она не отстранилась, а напротив, теснее прижалась и уткнувшись в плечо, продолжала судорожно всхлипывать.
— Ну ладно, не хочешь, не рассказывай, — едва касаясь волос, погладил ее по голове. — Только не плачь, не надо. Хочешь, я с ним поговорю?
О чем я собирался говорить с Сином, не представляю. Да и не стал бы он меня слушать. Вот только если бы это могло ей чем-то помочь, наверное, попытался, нашел, что сказать. Может, что только свинья последняя могла обидеть такую девчонку как Птица. Но Птица снова отрицательно покачала головой.
— Может я смогу помочь? И я умею хранить секреты, если что…
Она не ответила, но постепенно плач стал стихать. И скоро Птица лишь приглушенно всхлипывала. Наконец, успокоившись, она, судорожно вздохнув, спросила:
— Хьюстон, почему так сложно жить?
— Не знаю, Птица…