– Где она?
– Внизу, Ваша Честь, с моей соседкой, – ответил ему мистер Тодд, – Хвала небесам, моряк не тронул ее, – Джоанну невольно пробрал совершенно неуместный в такой ситуации смех, ведь, технически, тронул, – Хвала небесам и потому, что она осознала свои ошибки, – продолжал цирюльник.
– Да? – с надеждой, от которой девушку слегка затошнило, спросил отец.
– О, да, – подтвердил Тодд, – она лишь о Вас и говорит, надеясь на прощение.
– Если так, она его получит, – мягко произнес судья.
Так, что здесь происходит?! Джоанна на секунду прикрыла глаза, пытаясь осознать происходящее. Этот человек, которого Энтони называл другом, очевидно, предал их и позвал ее отца, собираясь сдать ее. Однако он почему-то уверен, что она внизу, хотя он не мог ее там видеть, ведь ее там нет. Так в чем же смысл его действий?
Снова открыв глаза, девушка обнаружила, что отец уже сидит в кресле и напевает что-то про красавиц, которые остаются даже тогда, когда уходят навек. Джоанна невольно пожалела о том, что отец так и не узнал: его Лили не покинула его, он просто ее не видел. Цирюльник подпевал, и нездоровый блеск в его глазах пугал Джоанну, нутром ощущавшую, что вот сейчас что-то стало уже откровенно не так.
– Нечасто можно встретить человека, разделяющего твои мысли и убеждения, – расслабленно произнес судья.
– И вкусы, особенно относительно женщин, – насмешливо ответил цирюльник.
– Что-что? – с недоумением переспросил судья.
– Несомненно, время меня изменило, – промурлыкал мужчина, – впрочем, надо полагать, что лицо цирюльника, жалкого узника, не более, не очень-то врезается в память.
Джоанна не видела взгляда, который обратил ее отец на цирюльника, но она вдруг поняла. Все поняла, когда в ушах ее зазвенели слова старой няни, и одновременно с ее голосом в голове девушки, судья пролепетал:
– Бенджамин Баркер!
– БЕНДЖАМИН БАРКЕР! – взревел цирюльник, занося бритву над судьей, и вонзил ее ему в горло, затем еще раз, и снова, и снова.
Джоанна не могла ничего, ни закричать, ни заплакать, ни даже пошевелиться, в шоковом состоянии она была абсолютно беспомощна. Она могла лишь смотреть на то, как кровь человека, вырастившего ее, заливает все вокруг.
Бенджамин Баркер еще раз полоснул бритвой по горлу судьи и снова нажал на педаль. Кресло откинулось, и тело судьи рухнуло вниз. В этот момент Джоанна невольно дернулась, и крышка сундука захлопнулась, чего, к счастью, не было слышно из-за скрипа шестеренок под креслом.
А потом все стихло, и эта мертвая тишина нарушалась лишь еле слышным голосом брадобрея, напевавшего что-то своей бритве. Движимая силой невесть откуда взявшегося в такой ситуации любопытства, Джоанна снова приподняла крышку… но в наступившей тишине ее скрип показался громким даже ей самой. Услышал его и цирюльник. Снова схватив бритву, которую он уже успел выпустить из рук, он подошел к сундуку и откинул крышку. Девушка инстинктивно схватилась за шапку, скрывавшую волосы, и натянула ее плотней.
– Зашел побриться, сынок? – нарочито спокойно поинтересовался Бенджамин Баркер, глядя сквозь нее.
– Н-нет, я… – только и смогла пролепетать Джоанна, с ужасом осознавая, что не может двинуться даже тогда, когда ее буквально волокут на казнь.
Цирюльник бросил ее в кресло и занес над ней бритву:
– Славно побриться никому не помешает, – прохрипел он. Джоанна не могла даже зажмуриться, не в силах отвести взгляд от заляпанного кровью лезвия бритвы.
А затем откуда-то снизу донесся дикий вопль, и цирюльник, услышав его, схватил ее и прошептал:
– Забудь мое лицо! – и выбежал вон.