— Года три. Я, конечно, не из бунтующих, не сопротивлялся, но и сам-то не привык, чтобы меня тренировал кто-то еще. Как наставник, дедушка очень строг, Плисецкий такой же…
— И… насколько ты возвысился в рейтинге?
— На пять позиций выше - это точно. В занимаю двадцать пятое место, даже Плющенко обогнал.
Макар поставил чашку на столик.
— Я привык к тому, что тренер должен быть тверже камня, поэтому для меня нет ничего нового.
— Я слышала от других учеников о Плисецком как о заботливом человеке. Это на самом деле так? — удивилась Таня.
— Вообще, Плисецкий — странная личность. Как тренер, таких еще поискать надо. Как фигурист — красавчик, уважаю. Но как человек… до сих пор понять его настоящего не могу. Он закрытый для чужих, но для своих он искренний. Однажды я увидел, как он помогал своему дедушке дойти до дома, как гулял со своим племянником, игрался с ним на площадке, будто папа… Но я всегда подмечал, что он заботится и о нас.
— Получается… настоящий в семье, но холодный для всего мира?
— А так было не всегда. Когда он исполнял свое знаменитое Агапэ, то буквально обнажал свою сущность. Давай сейчас покажу.
Таня устремилась взглядом в экран.
«Что же он творит! Невероятный подросток! Четверной лутц, тройной тулуп, тройной аксель! Одна из сложнейших комбинаций! Замечательное исполнение элементов! Юрий Плисецкий известен многим как восходящая звезда фигурного катания, но сегодня элементы превзошла все ожидания. Просто великолепно!»
— Ему здесь пятнадцать, — добавил Макар.
А Таня все смотрела. Сейчас она знакомилась с новым Плисецким. С тем, который не затачивает ее навыки, как лезвия коньков, и не обстреливает осколками льда. Она познакомилась с тем Плисецким, который, пусть даже на несколько минут, проживал на катке маленькую жизнь и заставлял замирать сердце.
Тонкий, легкий и хрупкий, как сверкающая серебром бабочка, которая, взмывая, опускалась на лед, как на холодное зеркало.
Ощущалось, что это выступление было выстрадано, прожито и осмыслено очень глубоко.
Он так нежен в этом костюме. И так красив…
Макар проследил взгляд подруги.
— Его энергия сравнится с мощностью робота. Я до сих пор тащусь от того, как он исполнял программу. То чувство, когда поставил её твой отец. Он вообще легенда.
Улыбка невольно запечаталась на ее губах, сопутствуя словам:
— Да, настоящая легенда.
Девушка тихо воссияла.
Она непременно найдёт папу.
***
Над головой вновь простирался ночной свод. Пальцы зябнули, и этот
холод пробирал до костей.
Колючий ветер обвивался вокруг Плисецкого, вплетал в волосы снежинки.
Мысли бродили в голове, норовили уколоть, но это было тяжело.
Фельцман все еще не может признать мое превосходство. Я несколько лет борюсь за победу, и ничего. Ничего не сдвигается с места.
Уже третий год это было для Юрия обременительным. Он старался, вкладывал силу в плоды работы, понимая, какая ответственность закрепилась за ним. Но иногда резервов терпения не хватало.
Похоже, он сам себе вырыл яму.
— Да пошло оно все к…
— Юрий?
Он вздрогнул, когда услышал свое имя.
Таня вышла к нему на балкон.
Юрий вздохнул, продолжая смотреть на простирающуюся в вечернем свете столицу.
— Я пока побуду один. Не мерзни, заболеешь…
И вновь в его словах забота. Снова забота… как и говорил Фельцман. Но сейчас это звучало так, будто он и правда переживал. Но теперь между двумя встает стеной молчание.
Никифорова, стоящая у порога и стискивающая дверную ручку, не знала, что чувствовать, а Плисецкий — что осознать.
Два онемевших сердца сделали бросок в жар, затем — в холод. Все вопросы застряли где-то в горле.
Девушка ушла, но перемешанные внутри огонь и лед образовали взрыв в душе. Допуская мысли о фигуристке, Юрий не знал, что с ним происходит.