— «Так вот значит, где его держат". Ох, бедный папенька. У него же слабое здоровье, да и сердце. Вот же ироды проклятые. Он просто загнётся в этих нечеловеческих условиях. В этих мрачных пристанищах боли и смерти. Как же им удалось сломать печать, кажется она была повязана на сильной магии. Это пугало ещё больше.
Когда меня подвели ко входу, я сразу почувствовала дикий пронизывающий плоть холод. Здесь стоял жуткий запах, смерти и гниющей плоти. Железная дверь камеры противно скрипнула, сняв с меня повязку, меня грубо втолкнули в помещение. Я огляделась, пытаясь хоть что-то увидеть, в камере было довольно темно. Через время, зрение адаптировалось я увидела силуэт сгорбившегося старика. Сидевшего на куче прогнившей соломы.
О Великие Боги, я с трудом смогла распознать в этом оборванце, своего отца. Он сильно исхудал, зарос бородой и сгорбился. Только глаза, небесно-голубого цвета, так же искрились. Напоминая о том грозном правителе королевства Трёх Великих озер, Сантариусе.
Складывалось ощущение, что за эти, всего несколько лунных оборотов. Пока наш замок находился в осади диких варваров. Он сильно сдала, постарел и осунулся на пять вёсен вперед. Что совершенно не было похоже на короля.
Ведь хоть папенька и небыл молод, но он всегда выглядел младше своего возраста. Был поджар, прекрасно справлялся с мечем и держался в седле. Многие молодые парни, могли бы позавидовать его прыти и ловкости, во время тренировок. Которыми он никогда не брезговал, на пару с обычными солдатами.
Да и я любила проводить время, наблюдая за военной подготовкой. Мне даже иногда разрешали стрелять из лука или оседлать вороного. Я любила пуститься вскачь, улепётывая от охранявших меня солдат. Тогда меня никто не мог догнать. Я обожала это ощущение свободы. Чувствовать под собой взмыленную спину коня, свист ветра в ушах и запах травы.
Старик тяжело приподнялся с нар и прихрамывая приблизился ко мне.
— Ясмина, ты ли это доченька! — услышала я слабый, на треснутый голос.
— Я паренька, — туже ответила. Чувствуя как счастливые слёзы брызнули из глаз.
И я в порыве бросились в объятья отцу. О Боги, сколько же я его не видела. Казалось, что за это время прошла целая вечность.
Я бы была впервые за всё это время действительно счастлива. Ведь так надеясь увидеть отца, и наконец поговорить. Я и не догадывалась, каким будет разговор. И насколько тяжёлой окажется для меня эта встреча.
— Ясочька, — после минутного молчания и объятий, отстранившись, хрипло позвал отец. — Послушай меня детка, я ведь не просто так попросил тебя ко мне привести.
Я слушала его, ловя каждое слово. И даже не догадывалась какую просьбу озвучит мне отец. Я досихпор наивно верю, что для него, так же тяжело было это говорить, как и для меня, слушать.
— Ты помнишь, я тебе всегда говорил, что ты у меня особенная девочка.
— Помню паренька, — я из последних сил сдерживалась, чтоб не разрыдаться.
— Но я тебе не говорил, что ты очень сильная и смелая девочка. И я знаю многое можешь выдержать на своих хрупких плечах. Я в это верю.
— Отец, — слезы жгли глаза, и я сцепив зубы слушала старого короля. Пока не понимая к чему он ведёт. — Что вы хотите этим сказать?
— Я ведь говорил тебе когда-то, что ты очень похожа на свою матушку.
— Да, отец — тихо ответила.
— Каюсь перед тобой кровиночка моя, — взвыл отец падая на колени. — После ее смерти, я приказал уничтожить все её портреты и вообще любое напоминание о ней. Ты понимаешь почему ребенок? Я просто не мог смириться с ее смертью. Мне, невыносимо больно было, любое воспоминание о любимой мной женщине, которую я больше никогда не смогу увидеть.
— Да, паренька — повторяла я как мантру. Только согласно кивая и внимательно вслушиваясь в каждое слово.
— Но прошло время Ясочка, ты начала взрослеть. И я увидел, главное напоминание о ней, это ты, мое ненаглядное Солнышко. Такие же тонкие черты, такая же хрупкая фигура, фарфорово-бледная кожа, усыпанная веснушками. И самое главное, глаза. Таких глаз не найти и во всей Вселенной, во всех мирах высших и низших не сыскать. Чистый янтарь, казалось очи поглотили солнце ясное. Навеки поселив его в свем плену. Когда она смеялась, они переливались солнечными бликами.
Когда он это говорил, я явственно рисовала себе образ своей давно умершей матушки. Я никогда её не видела, но я любила слушать про неё. А папенька редко меня баловал такими откровениями. Поэтому я внемлила каждому его слову.