«Сердце грохочет, стучит в виски, взведенное, словно курок нагана…».
Все верно. И сдаваться – рано!
Любовь?
Смеяться изволите, какая любовь, когда Хелла?
Но кто бы Яну спрашивал?
Глава 7
Дмитрий, Русина
Картины из преддверья ада
Дмитрий был атеистом. Последние лет так… да с детства он им был! Еще с того момента, как застал священника со своей матерью в интересной позе. Какие уж тут веры, когда воплощение оной изменяет жене, пользует прихожанок, не брезгует взятками…
А потом жизнь так замотала-закрутила, что в церковь Дмитрий мог наведаться только по работе. Прикинуть как расположены опорные колонны, какой фундамент, сколько взрывчатки надо, куда ее лучше заложить…
Но сейчас вспоминались те, детские страхи. Те рассказы из Книги Творца. И ужас к горлу подкатывал.
Темный, мрачный…
Трупы.
Много трупов, которые не успевают убирать. Мужчины, женщины, дети…
Вороны. Много ворон. Жирных, отожравшихся на падали. Они сидят на крышах домов, на заборах, они мерзко каркают, подчеркивая разруху и запустение…
Вооруженные люди.
Не так, чтобы много, но они расхаживают по улицам, посверкивая некогда белыми, а теперь грязно-серыми тряпками на рукавах.
Символ освобождения.
Выбитые окна, заколоченные звери домов…
Звенигород, яркий, веселый, красочный, чуточку легкомысленный, как двадцатипятилетняя кокетка – я ведь хороша, не правда ли? – превратился в старую каргу. Жуткое чудовище из жутких сказок.
Люди…
Есть и живые. Не освобожденцы. Кто-то прячется, кто-то просит милостыню, кто-то…
Дмитрий сунул руки в карманы.
В этом городе он задержится. Поработает… не для Валежного, просто – из… из чего?
Не сострадания, не милосердия. Но те, кто сотворил такое… должны ли они жить? Можно возразить многое. И что отречение Петера инициировали его же министры, и что освобожденцы просто подняли то, что валялось, и они просто не справляются пока, и переходный период…
А вот вас бы носом! В нечистоты на мостовой!
В труп старухи, с выклеванными глазами. Явно упала, и уже не могла подняться, сил не хватило… а судя по дорогому пальто, она была не из бедных.
В…
– Документики попрошу!
В патруль освобожденцев. Стоят тут, два здоровых лба. Сытых, довольных жизнью, смотрят, словно им ничего не угрожает… надо разочаровать. Но не сразу, нет.
– Какие именно? – невинно уточнил Дмитрий. – Паспорт?
– Разрешение на проживание в Звенигороде с отметкой комендатуры, – ухмыльнулся тот, который постарше. – Ну и паспорт, да…
Дмитрий откровенно поднял брови.
– Я похож на гулящую бабу?
Раньше такое разрешение тоже требовалось. Так называемый «розовый билет», выдавался гулящим девкам. Но сейчас? Что за бред?
Парни заржали уже вовсе откровенно. Дмитрий рассматривал их спокойно, даже с интересом. Боялся? Кого, этих двоих? Тот, что постарше, явно сидел. Видно же…
По синим татуировкам на руках, по цепкому взгляду, по тому, как держит оружие, нож ему явно привычнее винтовки. Младший – тот вообще из крестьян. Тоже руки выдают. Мозолистые, натруженные, на земле работать, не бумажки перекладывать. Тут и походка особая будет, и осанка…
Поди, походи за сохой, да за скотиной.
– Теперича такие бумажки всем требуются, – разъяснил старший, отсмеявшись. – Ты мил-человек, пошел бы в комендатуру, получил бы там вид на жительство, да и жил себе спокойно.
– Могу и сходить, отчего не сходить? – согласился Дмитрий. – Куда?