Ренсинк Татьяна
(Читинский острог, Н.А.Бестужев)
***
Чита. Еще в 1797 году сделался Читинский острог селением. Старая церковь. Чуть больше двадцати дворов. Небольшая хлебная лавка тоже здесь, и амбар для угля. Но самое красивое, что бросилось в глаза Алексею — река Чита, у которой простирался великолепный пейзаж.
Он сидел снова на повозке. Снова на нем были кандалы. Снова его везли к месту заключения и каторги, но, увидев столь красивую местность, представления о которой его только пугали, он стал наслаждаться и, наконец-то, вдохнул полные легкие воздуха.
Теперь сюда партия за партией переправлялись в тюрьму более восьмидесяти человек - все «дети декабря», как назвали себя сами осужденные. И по совету генерал-губернатора Восточной Сибири — Александра Степановича Лавинского — всех их император Николай I решил сосредоточить в одном месте, чтобы за ними можно было установить должный надзор.
Поместили их сюда временно, пока не построится тюрьма в Петровском заводе. Работать выводили над постройкой общей тюрьмы, куда позже, осенью 1827 года, и перевели.
С мая по сентябрь выводили группами работать и на чистку улиц, и на засыпание рва, чтобы улучшить почтовую дорогу. Этот ров прозвали «Чертова могила», поскольку порою земляная работа в рытвинах могла казаться мучительной и бесконечной: Чита расположена высоко, воздух чистый, небо часто ясное, но в августе происходят частые грозы, проливные дожди, и в несколько часов дождь затоплял улицы, а вода уносила следы трудов всего лета.
Прибывших в Читу принимали: капитан линейного батальона, плац-адъютант, писарь. Они отбирали у осужденных все имеющиеся деньги, драгоценности, свидетельствовали вещи, мешки, книги, и все записывали. При допросах обходились грубо и заставляли снимать даже обручальные кольца.
Стража в Чите состояла из инвалидов*. Часто узникам приходилось и от них сносить дерзости, не смотря на то, что комендант очень строго взыскивал с тех за малейшую грубость. И сами заключенные стражникам часто прощали, понимая, что те грубили по своей же глупости. Обиднее было, когда офицеры грубили, стараясь выслужиться, да думали, будто исполняют так свой долг.
Скоро и Алексея обыскали, завели в одну из новых камер, где было все равно мало места и душно.
По всем четырем углам были расставлены кровати для них, шестерых, где давил на голову шум от всех гремящих цепей и «нападало» море клопов да разных других насекомых, от которых было не отвязаться.
Другие товарищи, как узнали потом, были размещены и по шестнадцать человек, а если помещение совсем маленькое, то по четыре. Спать приходилось на узких нарах так, что если переворачиваться на бок, то обязательно заденешь соседа, если спал в самом тесном помещении. Цепи на ногах издавали при этом невероятный шум и причиняли острую боль.
Естественно, что теснота камер не позволяла содержать их и в чистоте. Все курили табак, воздух был тяжелым, который ночью при затворенных дверях и окнах ужасно спирался.
Единственной радостью было, когда каждый день их всех выпускали на работы, или прогуляться во дворе, где могли, наконец-то, свободнее дышать, либо в наемную баню при частном доме, куда водили мыться. В последнем случае цепи тоже снимались, что позволяло свободнее передвигаться и расслабляться.
Двор острога был небольшой и по всем углам стояли часовые. Были там и еще два домика чуть в стороне, которые служили лазаретом. И один из них посещали время от времени, чтобы уединиться и отдохнуть от шума и гама.
Праздничные же дни делались мучительными, в которые на работы не выводили, и приходилось метаться из стороны в сторону. Алексею казалось умереть — лучшее наказание, чем жить в таких условиях, которые были еще более тяжкими из-за связанности цепями, которые позволяли снимать лишь на время купаний в реке, в бане или для посещения церкви...
Время шло. Из-за привоза остальных групп осужденных, пришлось перевозку их приостановить и достраивать еще казематы.
Все привыкали. Споры, обвинения, трения потихоньку прекращались. У всех, кто делился своими рассказами о допросах перед государем, - нашлись свои оправдания, жалобы, которые смягчили и то, что некоторым пришлось тогда прибегнуть к ложным показаниям. Сплоченность теперь, открытость и раскаяния во всем, в чем чувствовали вину, скрепили всех, вызвали взаимные прощения и примирения.
Скоро и вместо нар заказали себе кровати, чтобы можно было и спать удобнее, и убирать камеру: под кроватями мыть пол. Стол тоже был общим: все кушали у себя по камерам, сами накрывая стол, назначая для того дежурных.
Потихоньку приспособились использовать и свои цепи так, чтобы не мешались при движениях: их стали подвязывать к поясу, или вокруг шеи на широкой тесемке.
И, как бы тяжело ни было на душе, как бы ни рвались сердца назад, к родным местам и к родным людям, скучать никому не приходилось: поддержка, опора нашлась каждому...
-Милана! - выкриком под утро проснулся и сел на своей кровати Алексей.
Его цепи загремели вместе с его голосом, заставив вздрогнуть остальных в их камере.
-Умом помешался?! - огрызнулся тут же один из них, стоящий видимо давно в углу камеры, пока остальные спали.
-Вениамин, барон ты наш, если бы ты не сновал из стороны в сторону, никому бы кошмары не снились, - высказался другой ему в ответ.
-Да, и правда, ляг и не звени тут! Полночи бродишь...
-Ему и без меня эти кошмары снятся, - пробурчал Вениамин. - Почти каждую ночь орет... И не барон я больше...
-Надоели твои излияния, - высказал Алексей. - Я не виноват, что князем остался.
-Хватит, - тут же махнул им сосед. - Уже спорили не раз. Договаривались уже не затевать споры, не обвинять больше!
-Я волнуюсь за идеи друга, - спокойно сказал Вениамин.
-А мы его предупредили, чтоб лучше не продолжал! - послышался ему ответ.
-Ты спать ляжешь? - спросил еще один из них и, сделав несколько попыток подняться, обкрутил цепи на руках.
Он сел рядом с Алексеем на краю кровати и кивнул ему в доброй улыбке.
-Нет, - покачал головой Алексей. - Все хорошо... Прошу у всех прощения...
-Давай тебе тоже здесь антресоли установим? Сапожному мастерству от Николя ты уже научился, так помогал бы чинить, - предложил другой и тоже расплылся в добродушной улыбке к Алексею.
-Видать, мало того, что ты отвлекаешься учить нас голландскому языку, - покачал головой Вениамин. - Надо тебе еще чем заняться. Обратись вон к Торсону, может и он научит чему дельному.
-Ты собрался меня задевать? - недовольно взглянул Алексей.
-Нужен больно, - усмехнулся тот в ответ. - Вы там все плавали, что же ты тогда не обучился чему? Сейчас бы не было времени страдать. У них вон какая морская выдержка, не падают духом нигде.
-Хватит, я сказал! - крикнул один из соседей. - Найдите дело!
-Снова канаву рыть, - вымолвил Алексей.
-И потом рыть, - хихикнул другой ему. - Да ладно тебе, а то подумать, не весело нам там и здесь!
-И правда, давай, воспрянь духом уже, - похлопал Алексея по плечу сосед. - Передаст ей все Дмитрий. Не мучайся.
Но как бы друзья ни поддерживали, Алексей закрывался в себя все больше, терзая зовущими к себе воспоминаниями. При первой же возможности, по совету окружающих товарищей, Алексей решился обратиться с просьбой к самому коменданту...
Это был Станислав Романович Лепарский, который был назначен на место и приехал еще в январе 1827 года. Ему в то время уже было 73 года, но его бодрости и верности делу не было конца.