Ренсинк Татьяна
(двор в тюрьме Петровского завода, Н. А. Бестужев)
***
-Боже мой, благодарю Тебя, что Ты утвердил стопы мои на стезях Твоих, так что не уклонились шаги мои. Ты явил мне дивную милость Твою, Ты сохранил меня, как зеницу ока, в тени крыл Твоих укрыл меня от врагов души моей, которые окружают меня. Что воздам Господу за все благодеяния ко мне? Благословен буди, Господи, Боже мой, творящий чудеса един, и благословенно да будет святое имя Твое во веки, и славою Твоею да наполнится вся земля! Аминь, - отстояла Милана благодарственную службу в церкви Петровского завода.
Помолившись, перекрестившись, она вышла на мороз. Душа ее не горевала теперь, а благодарила судьбу за то, что позволила вернуть желаемое.
По приезде в Петровский завод Алексей и Милана скорее обвенчались, отметив свой праздник скромно в кругу товарищей, глаза которых тоже искренне сияли слезами радости за них. Теплом, благословением, желанием на лучшее будущее были они согреты всеми вокруг. Оставалось только писать прошения, чтобы позволили вернуться на родину, к своему оставленному сыну...
Теперь же стояла уже глубокая зима с суровыми морозами, препятствуя продвигаться, куда бы ноги упрямо ни шли. Добравшись все же до своего с Алексеем дома, Милана скрылась скорее за дверь.
Сняв верхнюю одежду, она прошла в комнату и села на кровати. Усталость отнимала все ее силы, хотя еще было утро...
-Видимо, Сперанский каким-то образом узнал, иначе бы ее разоблачили и вернули назад, - послышался ей чей-то голос, приблизившийся к дому. - Если бы не он, вернули бы назад точно...
Послышались шаги, и в дом вошел Алексей с комендантом.
-Ты вернулась, - улыбнулся ей Алексей и скорее поцеловал в лоб. - Устала-то как! - заметил он.
-Я тогда, пожалуй, пойду, - вызвался комендант уйти, чтобы она смогла отдохнуть, но Милана возразила:
-Нет-нет! Прошу! Я уже отдышалась!
-Осторожно, родная, ты слишком напрягаешь себя, я волнуюсь, - тихо проговорил переживающий за ее здоровье Алексей и пояснил любующемуся их нежными отношениями коменданту. - Мы ожидаем ребенка...
-Благослови Вас Господь! - поздравил тот сразу и, будто расслабившись, тут же обнял Алексея и поцеловал ручку Милане.
Она же, с улыбкой добродушной хозяйки, тут же позаботилась о чае для гостя, усадив и возлюбленного к столу, а сама ушла в соседнюю комнату.
Эта комната была по всему своему виду приспособлена, как мастерская, где Милана уже с самого начала своего приезда занялась всем, чем могла, чтобы помогать и женам, и осужденным, как, например, помогать тоже шить одежды и им, да детям, заодно подготавливаясь к рождению и своего ребенка.
С первых дней, когда она прибыла в Петровский завод, то включилась в активную деятельность. Она внесла деньги, которые провезла, в общую артель, стала вместе с Анненковой, которая в тот момент тоже ожидала ребенка, учить жен готовить, убирать и шить.
Занимаясь пошивкой детских вещей да белья, Милана светилась душою. «Помогать и поддерживать тех, кто нуждается, будь то родные, или просто люди, с которыми свела судьба, - высшее счастье для души,» - говорила она...
И, оставив сейчас мужа в беседах с комендантом, прибывшим снова в Петровскую тюрьму с проверкой, Милана вновь села продолжать шить...
-Вот оно, - протянул комендант на прочтение письмо Алексею, когда они уже сидели вдвоем за чаепитием, чтобы продолжить свою беседу.
Алексей развернул бумагу перед глазами: «В письмах от жен государственных преступников после перевода из Читы в Петровский завод — к родным и даже посторонним лицам — содержатся, кажется, преувеличенные о дурном будто бы помещении их в сем остроге известия, кои должны крайне встревожить и опечалить несчастных родственников их и произвести неблагоприятное впечатление на посторонних лиц. Я счел долгом доложить о сем государю, который повелел просить вас, дабы внушили состоящим в ведомстве вашем женам государственных преступников, что им не следовало бы огорчать родителей своих и чужих родственников плачевным описанием участи, коей их мужья со своими соучастниками подвергнуты в наказание, ими заслуженное, коей нельзя переменить... Жены должны помнить убедительные пламенные просьбы, с которыми обращались ко мне и другим особам о разрешении ехать под какими бы то ни было условиями, должны покориться смиренно своей судьбе безропотно и безропотно пользоваться дарованною им возможностью разделять и услаждать участь своих мужей...»