И Китнисс соглашается, выбирая подобие спокойной жизни и обеспечивая безопасность окружающих. Однако мнимый покой длится недолго — только до следующих Игр, где Эвердин вновь должна вернуться на Арену из-за новых условий Бойни. Сорванное восстание и проигранная попытка революции подписывают ей приговор.
Но диктатор Панема поступает гораздо изощрённее: он мог бы убить мятежников, но устраивает акт милосердия — всего-то берёт их жизни под тотальный контроль. Сотни людей казнят, но для Дистриктов и Капитолия транслируют доброту и всепрощение Сноу: непокорные победители помилованы и снова возвращены Панему.
Мелким шрифтом в несуществующем контракте выполняется приписка: президент уже задумал новое, поистине грандиозное шоу, долгосрочный результат которого будет очень ожидаем. Сноу смешивает карты чужих судеб и получает неслыханный ажиотаж: свадьбы победителей бывают нечасто.
Эрроу не знает, были ли её родители хоть немного симпатичны друг другу. Ей известно, что у Финника Одэйра Сноу отнял любовь одним выстрелом и обручил его с Джоанной Мейсон. По их рассказам никогда не удаётся понять, какие эмоции тогда владели ими и её матерью с отцом — все победители мастерски умеют скрывать эмоции.
Всего один раз тётя Прим может обмолвиться, что Китнисс пробовала устроить последний бунт — лишить Капитолий возможности лицезреть её дочь на Играх. Тогда её откачивают медики, после чего их семья оказывается взята под ещё больший надзор. Дядя Гейл говорит, что никогда в жизни не видел Хеймитча Эбернети в большем шоке и панике, чем в момент, когда он чуть не потерял свою жену с нерождённым ребёнком.
Визажист заканчивает наносить ей макияж и покидает комнату. Мысли Эрроу снова текут в свободном движении, смешивая её будни и знания о прошлом. Иногда, когда она бросает взгляд на зеркало, ей кажется, что стилизованное колье с шипами всё туже сжимает её шею, а рубины в нём — предвестники её собственной крови.
До Сотых Голодных игр, когда на Арене окажется она сама, остаётся год.
========== Старый зáмок (соулмейты) ==========
Комментарий к Старый зáмок (соулмейты)
Снова не сонгфик, но в голове крутился “Старый замок” М. П. Мусоргского.
В старом, продуваемом всеми ветрами замке уже давно не ступала нога человека. Его мёртвый покой не нарушали ни звуки людских голосов, ни трели птиц, ни даже шёпот бесплотных теней, навеки запертых в стенах замка. Один лишь стон ветра, невесть как залетевшего и запутавшегося среди бесконечных коридоров, вносил странное оживление в вечный сон этого места.
Замок из тёмного камня, от времени поблекшего, гордо возвышался над самой бездной, не один век бесстрашно нависая над глубочайшей пропастью. Внизу под ним могло рьяно плескаться море, раз за разом ударяясь о скалы в бесполезной борьбе. Может, оно и было там когда-то, да только сейчас остались лишь голые безжизненные камни. Вместо солёного воздуха и криков чаек — острые выступы горной породы.
Этого места не было на карте, не могло существовать в природе, как не должно и её быть здесь. У Китнисс было много проблем в реальной жизни, и пребывание в тягостном, дурманящем разум сне плохо вписывалось в её обычный распорядок.
В первый раз перехода она даже не поняла, что случилось. В мистику Китнисс не верила, рассказы о поисках родственных душ, предназначенных самой судьбой, обходила стороной и романтизировать их склонна не была. Чем отличалась от большей части Панема. В их мире легенды о соулмейтах, чья истинная любовь способна преодолеть все преграды и найти пару даже на другом краю света, были почитаемы. В них верили, культивировали, превозносили таинство обнаружения своей родственной души.