— Идиотским? — определение заставило Китнисс открыть глаза. При более внимательном рассмотрении она заметила, что Хеймитч теперь выглядел несколько иначе, чем она запомнила. И не удержала замечание: — Неважно выглядишь.
— Посмотрел бы я на тебя, если бы тебя принудили пройти обязательную детоксикацию и кодирование по-капитолийски, — огрызнулся ментор, но тут же опомнился: — Не переводи тему. Почему ты сразу не согласилась на операцию? Я знаю, что тебе предлагали.
Китнисс резко вздохнула — внутри неё будто что-то надорвалось. Возможно, именно так исчезает надежда.
— Мне предлагали сначала попробовать менее радикальное средство, — холодно ответила она, — а потом уже хирургически лишаться всех чувств без гарантии полного уничтожения болезни. Как видишь, не помогло.
— Не помогло, — задумчиво повторил Хеймитч. По старой памяти Китнисс ждала, что он сейчас найдёт новый выход, позволяющий решить проблему, и даже была готова в кои-то веки следовать его наставлениям. Однако ничего принципиально нового не услышала. — Ты пыталась определить, из-за кого тебя настигла ханахаки?
— Естественно, — сухо откликнулась Китнисс, мрачно предчувствуя следующие вопросы.
— И как, есть результаты? Ты говорила с тем человеком?
Язвительный комментарий Китнисс на этот раз оставила при себе, снова устало вздохнув.
— Никаких результатов, я вообще с трудом могу определить, кто может мне помочь, — выдала она, кожей ощущая возрастающее напряжение.
— Но всё-таки можешь? — уцепился за слова Хеймитч. — Китнисс, ты ведь что-то хотела обсудить со мной, иначе даже не приблизилась бы к моей комнате после… — он не продолжил, но она прекрасно поняла, что он имел в виду. — Чем я могу тебе помочь? С кем мне поговорить?
Китнисс невесело ухмыльнулась — но больше показательной усмешки хотелось разрыдаться, чего она не могла себе позволить. Ни в прошлом, ни тем более сейчас. Она была обязана быть стойкой.
Хеймитч всё ещё ждал её ответа, думая, судя по всему, что она боится с кем-то поговорить сама, что ей снова нужна его менторская помощь. В этом он не был не прав: она точно боялась, не хотела говорить, и ей определённо требовалась помощь — жаль, что не та, которую подразумевал он.
Пауза затягивалась, и с каждым ускоряющимся ударом её сердца, который с лёгкостью мог стать финальным в её жизни, Китнисс всё больше и больше осознавала, что удерживать тишину вечно у неё не получится и тогда придётся что-то сказать. Она не хотела, она не могла позволить вырваться этим словам…
— Попробуй поговорить с собой.
…и тем не менее едва уловимо произнесла.
Трусливо закрыв лицо руками, на грани слышимости, но она сказала, она справилась с собой. Несправедливо, что этого было недостаточно, чтобы навсегда забыть о чёртовой болезни.
От напоённого неловкостью молчания Китнисс спас врач, посчитавший, что времени, которое он предоставил им для разговора, было вполне достаточно. И было стыдно признавать, насколько она была ему благодарна.
— Мисс Эвердин, я вынужден сообщить вам, что вы должны поторопиться, — виновато оповестил её доктор, — если за пару дней ваша ситуация не изменится в лучшую сторону, я буду настаивать на операции — дальнейшее промедление почти со стопроцентной вероятностью приведёт к летальному исходу. Мистер Эбернети, — ненавязчиво указал он Хеймитчу на дверь.
Оба мужчины покинули её палату, оставляя Китнисс одну. Она сразу же ощутила возвращение жутких симптомов, но перед тем, как погрузиться в новую волну боли, из-за неплотно закрытой двери Китнисс услышала приглушённые голоса:
— Готовьте операцию, доктор, — говорил Хеймитч.
Ответ его собеседника она не сумела — не захотела? — уловить, да и не так важен он был.
Китнисс предпочла не заметить скатившуюся по щеке слезу.