Не на них, нет. На выход.
Мимолетная улыбка на губах, а после - холод разнятых рук и когти, по прутьям ребер скребущие.
Кора делает вид, что не чувствует себя чертовски паршиво. (Не впервой ведь, так?).
Берет волю в кулак и держится день, вечер: когда пытается Элли развеселить, бодает, щекочет поцелуями; когда разрывает слипшуюся от крови майку, отлепляет повязку от раны гнойной, рваной; когда протыкает иглой кожу; когда гасит свет.
Брэйден во сне дышит прерывисто, хрипло, и от этого паршивей вдвойне.
Кора поднимается на крышу. Ждет Айзека, чтобы сказать, что он ошибся тогда, в один из их вечеров; что ей, черт возьми, страшно, она боится, в ужасе, потому что понятия, что делать, не имеет, но он не приходит.
Ни в полночь, ни после.
И она сдается. Никакая не сильная-девочка-Хейл. Лора была, но не она.
Кора плачет. Растирает слезы по лицу, сморкается в рукав, шмыгает носом, и ей, честно, плевать, как выглядит, слышит ли кто или видит.
Ей страшно не когда-то там. Ей страшно сейчас, Господи, чертовски, потому что она теряет их - семью.
Они же де-факто всего лишь дерьмовые остатки, а жизнь нацело делит. Жизнь делит.
– Дерек, ты не оставишь меня, сукин сын, ты не можешь, ты обещал мне, – конечно, в пустоту, в черноту ночи, неба тихо, надрывно. – Пожалуйста, Дерек.
Кора дрожит, цепляется руками за плечи, раскачиваясь, чувствуя себя уязвимой, и это, право, худшее. Потому что она, Кора, не имеет права на боль. Не сейчас.
И тогда она поднимается. И она заставляет себя быть сильной, быть Хейл.
(Кто, если не она?).
А где-то там, через мили, трассы и мексиканские пустыни, Крис говорит Дереку, что они победили.
========== о двух полосках и тестах на беременность ==========
Когда Брэйден утром заставляет себя разлепить глаза, первое, что видит: стул и Кору на нем, которая, перекинув ноги через подлокотник, спит - разумеется, об опухших веках и вспоротых когтями ладонях ни слова.
– Детка, что ж ты творишь, – Брэйден хмыкает, и это с трудом, у этого крови соленый вкус, и тут, конечно, о том, чтобы встать, речи нет, но Брэйден не Брэйден, не будь ей плевать, можно подняться, нельзя - какой там постельный режим, док.
И она встает. Потому что какого хера разлагается, когда девчонка в одиночку гребет кучи их дерьма.
Катит к себе модный столик на колесах, хватает шприц, склянку, упаковку зубами рвет, колет в вену, и это на раз-два, быстро, умело. Откидывается на спинку дивана, переводит дыхание. И чувствует взгляд на себе. Не человеческий, нет. Волчий, пустынный.
– Да ну, – возле нее - ребенок.
Брэйден усмехается, узнает. Оставила. Конечно же, другого-то быть не могло: подростки-моралисты научили дикую девчонку правильному. Она-то знала, что не убьет: не решилась бы.
Неплохо выкрутились в итоге, право. Арджент, надо же.
– Глаза у тебя мамины, – в самом деле, вау, совпадение ли, что ребенок-Хейл среди Хейлов и оказался?
О, едва ли. Крис-то стратег, Крис все продумал.
– Ты знаешь? – вдруг подает голос Кора, ладони пряча стыдливо. Ох, девочка.
– Малия, – Брэйден отвечает просто, и она уже знает, что это значит, будет значить.
Кора два плюс два не складывает, странно.
– Элли дочь Малии? – удивляется вместо, говорит так, будто не верит. Она же, в самом деле, и не задумывалась, откуда она, малышка, появилась. В смысле да, ясно, Дерек привез сюда, потому что Крис сказал - это все, что знала.
Остальное вроде как не положено ей, Коре. Да и не интересовало - зачем бередить, глупые? Ребенок есть ребенок, не важно, чей.
– Она не просто дочь Малии, она Хейл, – подводит Брэйден, и шестеренки крутятся, и понимает вдруг, что, осознает.
Клан.
Дерек, Питер, Малия, она, Кора, и.
Элли.
//
Разумеется, это ничего не меняет. Только тот факт, что они вроде как семья теперь. Та, которую когда-то отняли, забрали, выжгли дотла керосином и дешевыми спичками.
Малышка-то уже родное, важное, и Коре, честно, плевать, кем приходятся, потому что любит и так, без справок, анализов, прочей долбанной ереси. Но Брэйден не об этом, конечно; о том, что место ее здесь, дом, и от этого паршивей, хуже: кто она, Кора, чтобы решать?
Будет день, когда Айзек увезет ее отсюда. Айзек, Крис. Крис, разумеется, Крис, он отец, он вернется. Кора делает вид, что не считает часы - тридцать.
Будет день, когда им придется прощаться.