Или...
Звякнул дверной звонок. Гарнер аж подскочил и торопливо объявил встречу закрытой, хотя Джеймс явно собирался продолжать откровения. Гарнер видел, что пацан ещё сильнее надулся, приняв это за личную обиду. Ну и ладно. Гарнер подбежал к двери, ожидая, что на пороге стоит долговязый коп.
Но там оказалась двадцатипятилетняя белая женщина на шестом месяце беременности: Алевтия Беренсон. Он консультировал её уже три месяца от и до. Она сидела на крэке.
— Заходи, Алевтия, — насилу улыбнулся он. Прежде чем закрыть дверь, окинул беглым взором улицу.
Провёл Алевтию в кабинет. Она улыбалась, но на глазах выступили слёзы. Кожа пошла язвочками. Пытается его разжалобить? Села на софу.
Это не был день, положенный для исповеди, но беременным наркоманкам позволены попустительства. Поможешь ей соскочить с иглы — спасёшь бонусом ещё одну жизнь.
Он понимал, что лицо у него напряжённое. Он ждал телефонного звонка. Какого чёрта Терри так тянет?
Из дневника Эфрама Пикси, 5 января 1987 года
Номер Семь реагирует охотнее, чем Номер Шесть. Я убедился, что дело во мне. Без сомнения, важно ещё и то, что я освободился от Акишра. Они меня высасывали, изводили, гнобили мои таланты. А Номер Шесть, в свою очередь, реагировала лучше Номера Пять.
Божественное Зрение прорастает во мне. Оно усиливается и разнообразится. Какой бы дух ни даровал мне сей Талант (а я полагаю несомненным, что он спиритического свойства и признан вознести меня к Трансценденции), я уверен, что таково было моё призвание изначально. Даже когда я ишачил на профессорской должности, пытаясь вдолбить Ницше в бошки этим вскормленным мыльными операми овцам. Мне ведомо, что Безымянный Дух начинает слияние со мной, принимая участие в моём триумфе.
Без Акишра, препятствующих нашему единению, я чувствую Безымянного Духа так, как может ощущать настроение аудитории великий скрипач. Действительно, я ощущаю, как Безымянный Дух разделяет со мной все переживания, дарованные Небесным Талантом. Хотя я ни разу не видел его Присутствия физическими глазами, в последнюю ночь с Седьмой на пустынном, усыпанном галькой пляже, я остро ощутил Его. И, конечно, звёзды: я узрел невидимые обычному глазу созвездия меж привычных ярких. Созвездия тайного Негативного Зодиака, управляющие жизнями тайных властителей человечества. Зодиак сей зрю лишь я и, может, несколько подобных мне...
Минога, Кобра, Судья, Паук, Кали, Свинья, Вешатель...
— Я хочу сказать, если вы и впрямь хотите помочь мне, — с деланной наивностью говорила Алевтия, — то не могли бы вы дать пятьдесят или сто наличкой, чтоб я сняла комнату на пару дней...
— А, вон оно что. Я тебе найду жильё, — устало сказал Гарнер. — Я сниму номер в гостинице. Я обеспечу тебя едой. Но наличными я тебе даже пятицентовика не дам. Я знаю, что ты с ними сделаешь.
— Вы же проповедник. Либеральный методист или как там вас. Вы же просто проповедник, преподобный Гарнер, а священникам ваще-т’ положено доверять больше, чем копам...
— Тогда не доверяй мне. Без разницы. Уверуй в Господа, и этого достаточно.
— Не понимаю, почему вы от меня ждёте веры в Господа после того, как на меня свалилось всё это дерьмо, — сказала Алевтия. Она похудела, если не считать большого живота, под глазами залегли морщинки. На тыльной стороне рук виднелись небольшие язвы, покрытые коростой. На щеках их было ещё больше.
— Тебя снова подсадили на крэк, — сказал Гарнер.
— Ну... — сказала она и замолчала, явно решая, стоит ли это отрицать.
— У тебя свежие ранки на руках и лице. Кокаиновые мухи искусали? — продолжал он.
Она расплакалась, прихлюпывая и подвывая горлом, из носа потекли сопли. Он вытащил из ящика стола носовой платок и подал ей. Алевтия принялась яростно утираться, помогая себе пальцами. Ногти у неё были здоровенные, шестидюймовые, раскрашенные в золотистый оттенок, и загибались, как древесные корни. Белая, но с отметинами культуры гетто, подумал Гарнер. Надо полагать, вернулась к Дональду. Он решил спросить её об этом напрямую, оставив теологические дискуссии на потом.
(Почему Терри не звонит?)