Мучила ли меня совесть, когда мы убивали их, чтобы открыть дорогу в Ад? Конечно, нет. Я держался подальше только чтобы бьющая фонтаном кровь не забрызгала одежду. Ну и, в общем, дорогу они нам открыли. Да что там дорогу — автостраду! Настоящий проход на другую сторону свету.
И вот он показался. Огромный, пульсирующий красный круг.
— Вперёд! — скомандовал я и прыгнул первым.
Потом, когда мы уже стояли на красном гравии, я увидел, что никто из моих людей не колебался. Все разом перепрыгнули со мной в мир, в существование которого до конца не верили.
— Солдаты, — сказал я, — пора обсудить подробности операции.
Это были крутые парни, худшие сукины дети, принимавшие участие не в одном сражении и не в одной резне. Теперь же они замерли, удивленно озираясь в полном молчании.
— Что это, курва, за страна? — пробормотал Пьер сдавленным шёпотом.
— Эта страна называется Ад, господа. — Я подождал минуту. — Не в переносном значении — в самом прямом. Мы находимся там, куда отправляют грешников, чтобы воздать им за их поступки. Если раньше вы не верили в Ад, сейчас самое время пересмотреть свои убеждения…
— Вы шутите. — Альварес смотрел умоляющим взглядом, словно ждал, что я сейчас признаюсь: это лишь розыгрыш. Я позволил им стоять, оглядывая залитую лавой пустошь. Ждал, пока поверят.
Никого нельзя привести в Ад насильно. Чтобы выполнить задание, они должны были принять существование этого места, должны были поверить.
— Кур-рва… — сказал кто-то, возможно, Поляк. Кажется, поняли.
Я развернул карту на плоском камне.
— Наша цель — долина на севере за горами. Мы должны забрать оттуда пленников и вернуться. Не буду скрывать, что это скверное и сложное задание. Если нас заметят, следует ждать ожесточённого сопротивления. Тогда все мы точно погибнем. У вас три минуты на решение — хотите ли вы участвовать в деле. Кто решит, что это превышает его возможности, — я вытянул ладонь в сторону блестящего пурпурного круга, — может вернуться. Без последствий. Потом, когда проход закроется, пути назад уже не будет.
Мы попали в Долину Отчаяния. Быстро и без проблем. От миссии никто не отказался.
Я знал, что каждого из моих наемников так и подмывает спросить: кто устанавливает правила? К кто заказчик? Но парни были слишком умны, чтобы спрашивать. Может, и не слышали, что во многом знании многие печали, однако понимали: я ни слова не скажу. V них было простое задание — осуществить эвакуацию. А кто был целью операции и на чьи средства всё организовано, не должно было их интересовать. Парни подучили вознаграждение, и я не сомневался, что финальный эффект превзойдёт все их ожидания.
Когда мы остановились меж ярко-красных гор, Андрей сказал:
— Господин полковник, но здесь же никого нет.
В его голосе я слышал изумление. И разочарование.
Это и был, собственно, тот самый миг. Момент, когда я знал, что от йоты до йоты выполнил порученное мне задание.
— Ошибаешься, парень, — ответил я. — Здесь есть вы.
Я думал, что эта минута доставит мне больше удовольствия. На самом же деле я ничего не чувствовал. А может, мне даже было их немного жаль. Вопреки всем обстоятельствам. Вопреки тому, кем они были и что сделали. В конце концов, я не знал, зачем должен был их сюда доставить. Кому я служил и чью миссию выполнял. Если Ад существует (а теперь не только я об этом знал), почему его хозяевам так нужно досрочно собрать здесь грешников? Ведь, кажется, чем больше зла они причиняют в нашем мире, тем лучше. Может, я служу той, другой стороне? Не знаю. Меня интересовал только результат. Мне кое-что обещали, и я верил, что это обещание будет выполнено.
И вот тогда я увидел Анну Стюарт. Вероятно, ей удалось проскочить во врата через несколько секунд после нас. И она шла за нами по пятам. Теперь она замерла и уставилась на меня пустым взглядом — будто спятила. Я подошёл к ней.
— Нужно было послушаться моего совета, госпожа Стюарт.
— Где… где мы?
— Пожалуйста, идите за мной — ответил я, зная, что сама она уже не сможет вернуться, ведь проход исчез. — Постараюсь, — я наклонился и подал ей ладонь, — постараюсь вас спасти.
Она не могла не услышать искреннюю печаль в моём голосе.
Её глаза расширились от страха, а подбородок начал дрожать, как у ребенка, который вот-вот заплачет.
— Всё будет хорошо? — спросила она, сдерживая рыдания.
— Конечно. Я не позволю тебя обидеть.
— Обещаете? Правда?