Вот только Лука уже и так не спит. А стоит стихнуть шагам и вовсе вскакивает с постели, откинув одеяло в сторону, чтобы спустя мгновение выскочить, шлёпая босыми ногами, из залит ой солнцем комнаты. Останавливается только на пороге родительской спальни. Замирает, пойманный улыбкой сидяще го в кресле отца: т ёплой, мягкой, с едва заметными лучиками морщинок в уголках глаз. Всматривается завороженно в игру солнечных зайчиков на слишком рано поседевших волосах.
— Проснулся, Огонёк?
— Завтрак скоро будет, потерпите! — звучит из кухни голос и внутри от этой простой фразы становится тепло и тесно, так что щекочет в носу.
Он не плакса, он взрослый уже, скоро в школу идти!
— Иди сюда, Огон ёк. Я хочу тебе кое-что дать.
— Зачем? Ты снова уезжаешь?
Лука смотрит исподлобья, скрестив руки на груди. От тепла внутри не осталось и следа, как и от улыбки отца. Только вс ё ещ ё давит где-то за грудиной. Правда уже тревожно.
Отец ведь совсем недавно вернулся и, получается, снова уедет? Раньше он дома дольше бывал.
«Сейчас скажешь, что так надо. Что это работа и никуда от не ё не деться» — Луке хочется развернуться и уйти обратно к себе. Но вместо этого он делает шаг в комнату. Подходит к отцу, что снимает что-то с шеи.
— Знаешь что это?
На шнурке мотается белый, отполированный до идеальной гладкости то ли клык, то ли коготь размером с его мизинец. Лука часто видел эту подвеску и даже, кажется, спрашивал, но совершенно не помнит, что ему ответили. Поэтому лишь отрицательно мотает головой.
— Это оберег. Он защитит тебя от беды, поможет в трудную минуту, — говоря это, отец накидывает шнурок на шею Луки.
— Зачем? — пальцы непроизвольно касаются т ёплых боков подарка, осторожно поглаживая. — Это же тво ё.
— Было. Теперь тво ё. Иди сюда, — он хлопает ладонью по подлокотнику, призывая сесть, а когда Лука подчиняется, продолжает: — Расскажу тебе одну историю. Когда-то давно, когда я ещ ё сам был маленьким мальчиком, чуть постарше, а может наоборот моложе, тебя… Так вот, тогда мы приехали к деду в гости. Он с нами в город переезжать не желал и жил в своем доме в деревне. Пока отец поправлял покосившийся забор, а мать хозяйничала на кухне, попросив не мешаться, дед подозвал меня, вот так же как я тебя сейчас, и достал из старой шкатулки эт от амулет. И подарил. Сказал, что он перешёл к нему от отца и что теперь моя очередь.
Лука слушает, завороженный тихим голосом отца, и чудится ему, будто они одни и никого больше вокруг нет.
— А почему он отдал его тебе, а не твоим родителям? — тихо, так чтобы не разрушить установившуюся в комнате атмосферу, спрашивает он.
— Он не ответил.
Лука прижимается к тёплому, как нельзя вовремя подставленному плечу. Уходить не хочется, хотя мама скоро должна позвать завтракать: слишком тепло и хорошо тут. Не чета прохладе, что разливается вокруг.
— А теперь…
Лука нехотя отстраняется, чтобы обернуться и заглянуть в лицо отца, что снова улыбается. Только улыбка эта пусть и светлая, но какая-то грустная.
— Тебе пора просыпаться, Огонек…
Лука вздрагивает, открывая глаза и ещё какое-то время глядя в темнеющий над головой потолок. Сердце в груди частит, никак не желая успокаиваться, а глаза печёт, так что приходится часто-часто смаргивать.